ничего не видела. Через какое-то время на черном фоне появилось множество серых точек, затягивающих вглубь. Я стала такой же точкой и закричала во весь голос о том, что свободна.
– Тихо! – сказал старческий голос.
– А ты кто? И кто я? – Громко спросила я. – Ничего не вижу! Значит, ничего нет!
В ту секунду мне показалось, что собеседник – белое пятно, уплывающее вдаль. Тогда я зловеще зашептала: «Не выходи из комнаты…» Но передумала цитировать Бродского и запела, хотя голоса у меня нет. Ко мне подошло темное пятно и сказало: «Имей совесть. Всем плохо. Тише». Эхом пронеслось: «Ти-и-ише». Я повторила несколько раз последнее слово, с каждым разом тише. Пятна приобрели очертания овалов, а потом превратились в людей. Все они были мне не знакомы. Я почувствовала себя беззащитной, заплакала от жалости к самой себе и окончательно пришла в сознание. Мое тяжелое тело находилось в больничной палате, голова раскалывалась, рука была перебинтована. Около кровати лежала моя сумка. В ней был микрофон. Все слегка двоилось.
– Ну, здравствуй, родной, в психушке мы еще не были, – обратилась аппарату. Он виновато смотрел, как будто спрашивая уверена ли я, что мы в психушке, а не в отделении пластической хирургии. Я ведь мечтала сделать грудь, чтобы влюбить в себя самого красивого мужчину на планете… Но об этом потом. Микрофон и я неразлучны вот уже несколько лет – с тех пор как я стала работать журналистом. Девочка с микрофоном, это я. Меня зовут, как я уже говорила, Дарья Матрёшкина. Или просто Даша Треш. И я малоизвестная ведущая на радио. Я вышла из палаты, чтобы узнать, где я.
– Что со мной? – спросила у первого попавшегося человека в белом халате. Как ни странно, им оказался мой врач.
– Руку зашивали. Ранение несерьезное. А вот головой вы ударились сильно. Вам нельзя ходить, пока не пройдет действие анестезии, а то снова упадете где-нибудь.
Я окинула взглядом этого седого мужчину в очках, и мне захотелось заплакать. Врач похлопал меня по плечу (хорошо, что не по больному, а по здоровому) и как умственно отсталой повторил:
– Лежать пока надо.
Я вернулась в палату, взяла телефон, там была непрочитанная смс:
«Моя звезда, звони скорее, запишем эксклюзив, другим СМИ ничего не комментируй. Светлова»
Читать было очень тяжело, буквы плыли. Я не могла понять: кто такая Светлова? Какой эксклюзив?
Подошла к зеркалу. Если бы Караваджо рисовал Медузу горгону с похмелья, она выглядела бы именно так, как мое отражение. Некогда выразительные зеленые глаза стали маленькие и красные, губы потрескались и распухли, золотистые локоны болтались змеями и воняли спиртом. Украшала все это безобразие марлевая корона.
Телефон завибрировал и запел.
– Даша, как ты? Отошла от наркоза, можешь говорить? Это Лана Светлова. Ты не сильно голову повредила? Мне пришло оповещение о том, что ты прочитала мое сообщение.
Я слышала красивый женский голос с правильными интонациями. Мне с трудом удалось вспомнить, что она мой редактор.
– Как я здесь оказалась? – спросила я.
– Пьяный полицейский устроил дебош. Пуля попала в тебя случайно. Ты от испуга упала и шарахнулась головой об асфальт. «Скорую» вызвал какой-то очевидец. Желтая пресса вышла с заголовками: «На журналиста совершено покушение». Мы-то знаем, что это не так, но пока тоже так передаем. Давай ты сейчас расскажешь, как все было, а мы запишем по телефону.
– А я ничего не помню, – призналась я.
– Ну, я же тебе все рассказала только что, – с нажимом сказала Светлова. – Скажешь, что сейчас в больнице, что все хорошо. Я сделала так, как просила она.
Постепенно память начала возвращаться. Я вспомнила, что все началось с того, что я поехала на интервью, потом должна была вернуться на работу, но заглянула к подруге Маше, потому что мне нужны были деньги. Год назад она заняла приличную сумму, которой как раз хватило бы на увеличение груди и преображение лица. Учитывая ее любовь к переездам, я не была уверена, что найду Машу на старом месте, но телефон ее давно не доступен, поэтому больше ничего не оставалось. Дверь квартиры открыла пожилая женщина с фиолетовыми волосами. На ней было шелковое кимоно, а в руках она держала старинный японский веер. Она сказала, что не знает о местоположении Машки. Я уже хотела уйти, но она шутливым тоном сказала следующее:
– Цыпонька, иногда по ночам тут гостит Мари Бенуа, зовет в Париж – быть натурщицей. Шучу. – Бабка с тоской посмотрела на свои старые тапки. – А подругу твою уже год как не видела, а то и полтора. Она у меня эту квартиру снимала… Только знаешь что!
Старуха хихикнула и полезла в карман. Вытащила много разноцветных бумажек и одну протянула мне. Не знаю зачем, я взяла бумажку и пошла прочь. Спускаясь по лестнице, вспомнила, что в последний раз видала Машку перед ее поездкой в Таиланд. Она увлеченно рассказывала о том, что нашла там работу. Когда вышла из подъезда, выкинула бумажку, не читая.
– Хочешь-делай и точка, – хрипло произнес синеглазый незнакомец около подъезда. –