что трава постепенно переходит в обширные пастбища, обрывающиеся возле лесных зарослей, а за зарослями встают гигантские горы, вершины которых покрывает снег.
И над диким бесплодным берегом и странно контрастирующим с ним мирным нагорьем нависло пылающее красное небо… То был не нежный розовый цвет обычного заката, а неистовый воспаленный багрянец, окрашивающий мокрый песок и темную ширь океана в цвет крови.
Далеко на западе солнце – шар расплавленного огня – опускалось за снежные пики, пересеченные длинными линиями мрачных туч; они походили на тюремные решетки, сквозь которые взирает чье-то яростное око.
А на востоке к зениту поднималось огромное черное облако, странным образом напоминающее гигантскую руку, которая угрожающе тянула к земле длинные тонкие пальцы, словно собираясь схватить ее и утащить в мрачное кровавое море. Еще одна жестокая, странная сцена, фантастическая, нереальная и причудливая, словно один из изумительных рисунков Доре.
Внезапно на красных водах появилась черная точка: она то поднималась, то опадала на неутомимых волнах, и каждая новая волна влекла ее все ближе к мрачным утесам и песчаному берегу.
Вот до берега осталось не больше мили… То, что издалека казалось крупинкой, обернулось лодкой. Самый обычный ялик, выкрашенный в тускло-белый цвет, сильно потрепанный волнами, с легкостью швыряющими его по алому морю. Маленький парус одномачтового суденышка, весь изорванный и залатанный, каким-то чудом уцелел и, наполненный ветром, влек лодку к берегу.
В хрупком суденышке находились два человека: один из них, стоя на коленях на носу ялика, прикрывал руками глаза от солнца и жадно вглядывался в утесы. Другой сидел в центре лодки в позе, выражавшей угрюмое смирение, и, склонив голову, удерживал натянутый парус с помощью обмотанной вокруг кисти руки крепкой веревки.
Оба мореплавателя хранили молчание, пока до берега не осталось совсем немного. Тогда мужчина на носу встал – высокий, осунувшийся – и с грубым ликующим смехом протянул руки к суровому берегу.
– Наконец-то! – напряженно и хрипло воскликнул он на чужом в этих краях языке. – Наконец-то свобода!
Второй никак не отозвался на взрыв чувств своего спутника: он продолжал таращиться на дно лодки, где лежал маленький бочонок и валялся мешок заплесневелых галет – все, что осталось от их припасов после долгого путешествия.
Стоявший на носу, как видно, и не ожидал услышать ответ товарища и даже не повернул головы, чтобы на него посмотреть. Мужчина стоял, скрестив на груди руки, жадно вглядываясь вперед… Наконец очередная волна резко швырнула лодку на берег, отчего он полетел вверх тормашками на влажный песок, быстро вскочил и, пробежав по берегу несколько шагов, повернулся, чтобы посмотреть, как там дела у его спутника.
Второй мореплаватель тоже упал в море, но поднялся на ноги и теперь выжимал воду из грубой одежды.
Увидев валяющийся на берегу обкатанный водой валун, высокий мужчина подошел к нему и уселся. Тем временем его компаньон, очевидно с более практическим складом ума, собрал выпавшие из мешка черствые галеты, осторожно взвалил на плечо бочонок и, присоединившись к своему товарищу, сбросил свою ношу у его ног. Потом он устало растянулся на песке, взял галету и принялся размеренно жевать.
Высокий вытащил из-за пазухи жестяную миску и мотнул головой в сторону бочонка, на котором его спутник разложил свои галеты. Сбросив их, тот поднял бочонок и вытащил затычку, после чего немного воды стекло в жестяную миску. Не вставая с камня, высокий выпил все до капли и швырнул миску на песок. Его спутник, понимая, что в бочонке ничего не осталось, уставился на товарища волчьим взглядом. Но сидевший на валуне не обратил ни малейшего внимания на мрачный взгляд своего друга: он тоже принялся жевать галету, оглядываясь по сторонам.
Эти двое морских бродяг, выброшенные морем на необитаемый берег, были совершенно не похожи друг на друга.
Тот, что сидел на валуне, был высоким, хрупкого сложения молодым человеком лет тридцати, с львиной гривой рыжеватых волос и короткой щетинистой бородкой того же цвета. Его лицо, бледное и осунувшееся от недоедания, было тонким и умным. В черных глазах, контрастировавших по цвету с волосами, плясали искорки, которые, хотя и не были оскорбительными, внушали всем, на кого бы ни смотрел этот человек, тревожное чувство неуверенности. Над глазами выгибались тонкие точеные брови; руки молодого человека, хотя и огрубевшие и грязные, тоже были тонкими и изящными, и даже растоптанные тяжелые сапоги не могли скрыть красоты сложения его ровных и сильных ног. На нем был грубый голубой костюм, весь изорванный, в пятнах от морской воды; на рыжей копне спутанных волос каким-то чудом держалась красная вязаная шапка.
Спустя некоторое время молодой человек отшвырнул в сторону недоеденную галету и с циничной улыбкой посмотрел на своего спутника. Лежащий у его ног мужчина был неотесанным и нескладным, приземистым, тяжелого сложения, с черными волосами и такой же черной густой бородой. Руки его были длинными и мускулистыми, босые ноги – большими и неуклюжими; вся его внешность говорила о том, что он из простолюдинов. Невозможно было определить,