с темнотой каюты, кренящимся полом и хором громыхающих волн. Он лежал, скорчившись, дрожа, пытаясь отделить явь от снов. Во тьме перед глазами плавали лица, искаженные изумлением и ужасом. Вдали сражались фигуры в бронзовых доспехах. Горизонт был затянут дымом, и в небеса взмывал дракон, узловатый, как ветви, выкованные из черного железа. «Скафра…»
Раскат грома.
На палубе, ежась под струями ливня, стенали моряки-нронцы, взывая к Мому, воплощению бури и моря. А также богу игральных костей.
Нронское торговое судно поднимало якорь у входа в гавань Сумны, древнего оплота веры айнрити. Облокотясь на щербатый фальшборт, Ахкеймион смотрел, как навстречу им идет, подпрыгивая на волнах, лодка лоцмана. Большой город на заднем плане был виден неотчетливо, но Ахкеймион все же узнал здания Хагерны – огромного нагромождения храмов, хлебных амбаров и казарм, составлявшего административно-хозяйственное сердце Тысячи Храмов. В центре вздымались легендарные бастионы Юнриюмы, заветного святилища Бивня.
Ахкеймион ощущал притяжение чего-то – очевидно, их величия. На таком расстоянии они казались безмолвными, немыми. Просто камни. Для айнрити же это место, где небеса обитают на земле. Сумна, Хагерна и Юнриюма для них не просто географические названия: они неразрывно связаны с самим смыслом истории. Это дверные петли судьбы.
Для Ахкеймиона то были не более чем каменные скорлупки. Хагерна звала к себе людей, не похожих на самого Ахкеймиона, – людей, которые, по всей видимости, не способны сбросить бремя своей эпохи. Таких, как его бывший ученик Инрау.
Каждый раз, как Инрау принимался рассуждать о Хагерне, он говорил так, будто ее основу заложил сам Бог. Эти разговоры вызывали у Ахкеймиона отторжение, как часто бывает, когда сталкиваешься с неуместным энтузиазмом собеседника. В тоне Инрау звучали напор, безумная уверенность, способная предавать мечу целые города и даже народы, как будто эта праведная радость может быть сопряжена с любым, самым безумным деянием. Вот еще одна причина, по которой следует опасаться Майтанета: такой фанатизм и сам по себе страшен, а уж если кто-то придаст ему направление… Тут есть о чем призадуматься.
Майтанет был разносчиком заразы, первым симптомом которой являлась слепая уверенность. Как можно приравнивать Бога к отсутствию колебаний, для Ахкеймиона оставалось загадкой. В конце концов, разве Бог – не тайна, тяготящая их всех в равной мере? Что такое колебания, как не жизнь внутри этой тайны?
«Тогда я, возможно, благочестивейший из людей!» – подумал Ахкеймион, мысленно улыбаясь. Довольно льстить себе. Он слишком много предается пустым размышлениям.
– Майтанет… – пробормотал он себе под нос. Однако имя это тоже было пустым. Оно не могло ни обуздать головокружительных слухов, что ходили о нем, ни предоставить достаточных мотивов для преступлений, которые намеревался совершить его обладатель.
Капитан торгового судна, словно бы движимый полуосознанным чувством долга по отношению к своему единственному пассажиру, подошел разделить его задумчивое молчание.