вышел.
– Первое отделение второго взвода, строиться! – послышался голос Улыбина.
Мирославлев уже стоял в строю, младший сержант уже командовал: «Отделение…», когда показался Сидоров.
– Подожди, командир, – раздраженно заговорил он.– Ну, деды, совсем вы молодняк распустили. Придется мне их воспитанием заняться.– Он посмотрел на Амирова (тот твердо выдержал его взгляд) и вдруг закричал, надвинувшись на Мирославлева: – А ты, салага, будешь мне каждое утро постель заправлять! И попробуй только, пикни у меня еще!
– Отделение, напра-во! – скомандовал Улыбин.– На выход ша-агом марш!
Вечером в ленинской комнате Сидоров, самодовольно смеясь, рассказывал ефрейтору Савчуку:
– Я ему говорю: «Думаешь, если звездочки нацепил, так гавкать на меня можешь?»
По коридору рота шла строем в столовую. Они ужинать не пошли. Неожиданно дверь распахнулась. На пороге стоял Мирославлев. Глядя в глаза Сидорову, он произнес:
– Ты что, сволочь, не понял? Еще раз будешь со мной так говорить – у-ни-что-жу! – Потом повернулся и догнал свое отделение.
Мирославлев мучился весь этот день. Вновь и вновь вспоминал он с отвращением утреннюю сцену: Сидоров рявкает на него, а он по команде поворачивается и марширует… Невыносимее всего была мысль, что Сидоров пребывает в уверенности, что может безнаказанно вот так кричать на него. Теперь он чувствовал огромное облегчение.
После ужина он минут пять ходил взад и вперед между столовой и забором. «Что будет дальше?» – думал он. Вспомнил Амирова, отбой. Он, Мирославлев, ни за что не стал бы объявлять, сколько дней осталось. В карантине Улыбин начал было покрикивать на него, но встретив отпор, стал относиться к нему не только с уважением, но даже, пожалуй, с симпатией. С Сидоровым такое, конечно, не произойдет. Мирославлев совершенно не представлял, как он собирается «уничтожать» Сидорова, но одно знал точно: так разговаривать с собой он ему не позволит. Ни ему, ни любому другом человеку на земле.
Он пошел в казарму.
Еще идя по коридору, услышал он знакомый голос.
– …Нет, так легко он не отделается. Он у меня пожалеет, что на свет божий появился!
Сидоров стоял в окружении старослужащих и, когда Мирославлев проходил мимо, процедил сквозь зубы:
– Эй ты, ко мне!
Не замедляя и не ускоряя шаг, Мирославлев прошел к своей койке и принялся ее зачем-то поправлять. Наступила напряженная тишина.
И тут раздался дикий рев:
– Ко мне, салага!
Он медленно обернулся. Его враг стоял, подавшись вперед, и налитыми кровью глазами смотрел на него. Так прошло несколько секунд. Вдруг Сидоров сжал огромные кулаки и стал приближаться.
Улыбин шагнул вперед и хотел что-то сказать.
– Отставить, младший сержант! Не дергайся! – остановил его старшина срочной службы Мустафин. Засопел Амиров.
Мирославлев приготовился драться. Драться до тех пор, пока способен будет стоять на ногах. Так бы, наверное, все