Закрыв глаза. Федериго Тоцци

кронами бесшумно плыли на фоне гор изумительно ясного лилового цвета; нежны были очертания Базилики Оссерванца.

      Над крышами улицы Камолья взлетала в небо белая сияющая верхушка башни Торре-дель-Манджа – но колокол с железной арматурой были темнее.

      После судорог Анна целый день лежала в кресле, прямо в трактире. Лицо ее белело – и Ребекка, чтобы хозяйке стало легче, расстегивала на ней лиф. Но повара и официанты без конца подходили к ней с вопросами, и она открывала глаза, смотрела в одну точку, а потом, вся передернувшись, отвечала. Перебираться в кровать она не хотела, чтобы не тревожить еще больше мужа. Но в такие минуты ей было очень неспокойно – ведь Пьетро оставался без ее присмотра.

      Ей казалось, она выключена из жизни, казалось – она ни разу ничего для него не сделала. И спокойствие нынешней зажиточной жизни было подпорчено воспоминаниями о былой нищете.

      – Не бывает все так, как нам хочется! – говорила она.

      И так горька была эта усталость от жизни, что она боялась, что больше не может назвать себя хорошей. Предчувствие смерти не покидало ее, и вера в Бога здесь не спасала.

      С этими чувствами она устремляла взгляд на Пьетро и приходила в такое отчаяние, что сама пугалась.

      Расстроенные болезнью нервы лишь усиливали это необъяснимое чувство безутешного горя: она привыкла выздоравливать сама, и ей не верилось, что ей хоть чем-нибудь могут помочь. При этом она надеялась поправиться: не потому, что верила врачу – просто у нее был сын.

      Она не умела с ним разговаривать. И понимала, что вот он растет, а она так и не смогла сделать его своим ребенком, так не сказала ему ни одного из тех слов, что могли бы стать ей утешением. И даже когда он был рядом, они все равно упорно не понимали друг друга.

      Своих чувств к ней Пьетро старался не проявлять – а то станет еще маменькиным сынком. А его выходки повергали ее в бурное, неуместное отчаяние. Поэтому Пьетро шарахался от материнской заботы. Тогда Анна прибегала к последнему средству:

      – Нет в тебе уважения к матери!

      Пьетро, не слушая, в раздражении выскакивал за дверь.

      Рассказывая все это Ребекке, Анна рыдала. А та возражала с полуулыбкой:

      – Да что вы так расстраиваетесь?

      Но отчасти была довольна – как-никак, она его выкормила и хотела, чтобы ее он тоже любил. Анна упорно этого не замечала и жаловалась:

      – Вечно ты его оправдываешь!

      – Я?

      И Ребекка готова была обидеться.

      Когда Пьетро видел, как она плачет, то думал, что она злая и ему хотелось выкинуть что-нибудь похуже.