Михаил Анмашев

Стихопульсы


Скачать книгу

он уходит, сбросив плащ с руки, зажав в руке счастливую монету,

      искать другую стильную планету, и наплевав давно уже на эту,

      оставив тут интриги, склоки, плач…

      Пройдёт три года, брошенных в пыли дорог, хайвеев, встреч и расставаний,

      пройдёт и квинтэссенция всех маний, и паника познаний и дознаний,

      как будто растворяются вдали…

      Он ненавидит склочность городов, ажурность зданий, вычурность конструкций,

      все методы дедукций и индукций и конформизм, что освятил Конфуций,

      к чему, он сам не знает, но готов…

      Походы в бар, соседний, за углом, там градусы иллюзий, жажда смака,

      там Три сестры, и Бег, и Тропик Рака, О, дивный новый мир – Рамона, где Итака?

      молчим, молчим, и ждём, и пьём, и ждём…

      Оттуда Путешествие на край…, в ночи и Пене дней… до Чевенгура,

      Невыносима лёгкость бытия, невыносима Пустота и Дура,

      смесь стоика и в чём-то Эпикура,

      Сто лет… Над пропастью – и снова отползай…

      Звучит не джаз, не реквием, не блюз, тут Пересмешник с Фаустом смеются,

      и крутится замызганное блюдце, на Ярмарке тщеславий слёзы льются,

      и Трём Товарищам опять не выпал туз…

      Обычный гам, и шум, и суета, привычность жизни замкнутого бара,

      за столиком налево – та же пара, пронзительность набоковского Дара,

      Играем в бисер – выдайте счета…

      Женя Гершман. «Вильем» (деталь). Холст, масло. 30×67 дюймов

      * * *

      Что за прелесть растёт в одночасье и всё по-прямой,

      и не в губы уже, как бы в пасть – я, только с рваной,

      избитой спиной,

      и копает со дна эта страшная странная драга,

      только катит во сне белопенный ревущий Бискай,

      не в объём, а на плоскость – в равнину, в без край,

      ты ж смеёшься и плачешь, услышав пророчество мага,

      отступив на два шага…

      Хорошо бы на память все Книги Исходов прочесть,

      под весёлые блюзы и стук отжигающих шпилек,

      под которые стелена чистая, свежая жесть,

      составляя Исходам в уме панегирик…

      Ты стоишь перед некой условной чертой,

      этой вечной уже, залитой под тобой мерзлотой,

      и спиной, и спиной – понимаешь, что сзади лишь враг,

      как отшельник уходишь уже ни за что,

      только тельник и душу порвёшь на все сто,

      тут смеётся, не плачет продуманный маг,

      наступая на шаг…

      Хорошо бы не солью питаться, а соком земли,

      разжигая глаза изумительным солнечным блеском,

      но святые навеки отсюда ушли

      под стенанья с винтовочным треском…

      И горит, разжигаясь костёр, или знак, или купол,

      в этом споре пустых, обезличенных кукол,

      в череде нескончаемых сумрачных драк,

      не найдёшь, не находишь, по-первой, приют,

      только спермой со злобой плюют,

      и заходится в крике озлобленный маг,

      тут ступаешь на шаг…

      Не наденешь уже с рукавами актёрский хитон,

      и проходят катрены сквозь жизни с боями,

      разломав этот старый гнилой лонжерон,

      и на спор с рубаями…

      Что-то скажет навскидку, в огляд Робеспьер,

      может, он бестелес, эшафот опустел,

      может, есть исторический слепленный брак,

      и не мил белый свет, белый свет только сер,

      зря строчил на равнину Вольтер,

      ухмыляется тут одуревший с беспамятства маг,

      отступая на шаг…

      Медный хор этих труб окружил Иерихон,

      ноты тут же сдаются в тираж и в печать,

      этот хор для окрестных поющих сторон

      надо лишь здравосмысленно перекричать…

      И идёт, будто что-то впервые, на слом,

      и пьянит и дурманит, как с водкою ром,

      и исписаны красные стены, как стены рейхстага,

      под оркестр винтовочных флейт

      открывается гейт,

      под стенанья