ночью мучит всё тот же немыслимый бег,
значит, скрючит, и Хлудов, вновь взявшись за стек,
в бессознанке уйдёт…
Вроде так же смешно, веселятся и бродят все соки,
и вещают – грешно – подзаборные шлюхи-пророки,
насторожены руки, глаза у пилотов,
нет опаски и рулят налево-направо,
только порваны связки и зря им поёт Окуджава —
нет ни скуки, ни слуха уже у гелотов…
Мода вновь устарела и в миг, только в классике суть,
и опять этот пик, на палитре в цветах жирно муть
громоздится,
за Итакой уже всех сочли черенком, паруса в прах развеяли
и сквозь стену прошли чередком тонкошеии
лица…
Как слепые, стуча по заборам искусно,
где уж Лазарю встать, открестясь, под ружьё,
мы насилуем истину, может и грустно,
ожидая ответ от неё…
* * *
Брошено что-то светлое, брошено прямо в грязь,
вылезло несусветное – подлая, пьяная мразь…
Как под окном примято – след от былых баллад,
многое тут изъято с бесправием на возврат…
Брошенный мир сомнамбул, скинутый прям на край,
месиво старых ампул – страждущий – подбирай!
Полуседой ландшафт, крашенный чем-то серым,
зеркало полуправд – некогда бывшее целым…
Играми всех теней сжаты время и цели,
и темнота темней в видящем всё прицеле…
Кто-то бредёт наощупь, кто-то сливается с серым,
брошена светлая площадь под ноги пьяным мегерам…
Строятся эпигоны – все в антураже и блеске
с привкусом пьяной зоны в пошлом, страшном бурлеске…
Лица зачем-то скрывали, прятались по углам,
в этом смешном карнавале рубят и жизнь пополам…
Бурлеск не изменчив в лицах, фото уже цветные,
пенится в колких шприцах, рёвом ревут пивные…
Ну-ка, за стол пророка, смотрит на нас обалдело,
горло сожмите до срока – доброе это дело!
Пусть пребывает под хмелем, ластятся к вещему бабы,
проповедь сразу поделим, а имя – забыть пора бы…
Кто-то возьмёт гитару, улыбкою озарив,
шумному, пьяному бару выставив в морду гриф,
вспомнит слово – свобода, сквозь давящий горло гнев,
неточности перевода – «Revolution» по-русски спев!
А с уголка угрюмо… ярко сверкает взгляд,
в всполохах пьяного шума вертится циферблат…
Столик налево – софисты и охают праотцы,
на сцене уже нудисты вяжут и рвут Лао Цзы…
Где тут до эйфории – брось колокол, Хемингуэй!
Не слышен ответ Марии в криках – “Скорей налей!”
Что ж ты горло неволишь, не слышишь страждущих душ,
это же жизнь всего лишь, рваная жизнь, к тому ж…
* * *
Ты живёшь иногда,