два раскаленных молота, руки затряслись, дышать стало просто невозможно, и я с остервенением рванула из-под блузки ставший внезапно тесным лифчик, ничуть не стесняясь присутствующих мужчин. В добавок, меня отчаянно затошнило и скрутило живот. «Сережа при смерти». Так не бывает! Так просто не может быть и всё тут! Да он и не болел никогда, даже эпидемии гриппа, которые периодически выкашивали по половине наших родственников и знакомых – всегда обходили его стороной. Даже элементарного отравления с ним никогда не случалось. Он всегда шутил, что у него желудок луженый. Боже! Почему я говорю «шутил»? Почему я говорю о своем Сережке в прошедшем времени? И завещание? Зачем он написал завещание? Значит, он знал, предвидел, чувствовал?
Я с совершенно бессмысленными глазами металась по дому, постоянно путаясь под ногами у Клары, которая собирала мне дорожную сумку для Сережи в больницу. Мой собственный чемодан так и не был распакован со времени возвращения от Качаловых.
Петр Иванович дозванивался в аэропорт, выясняя расписание самолетов, улетающих в Питер, а Юля пыталась связаться с больницей, чтобы выяснить хоть какие-то подробности о состоянии Сергея и параллельно обзванивала гостиницы, чтобы забронировать мне номер. Судя по тому, что Сережу положили в кардиологию, мы единогласно решили, что с Сергеем случился инфаркт (других сердечных болезней в нашей семье просто не знали). Я пыталась вспомнить все, что когда-либо читала об этом заболевании, но, увы, кроме того, что риску инфаркта подвержены все мужчины после сорока лет, и что этот проклятый инфаркт бывает обширным и еще каким-то «микро» мне ничего в голову не приходило.
«Миленький, любимый, только не умирай. Только живи и дыши! Женись на своей Настеньке, рожай себе детей, занимайся своим дурацким бизнесом – я даже не пикну!». Я не умела молиться, не помнила ни одной молитвы, поэтому повторяла про себя как заклинание всего два слова: «Отче наш… Отче наш…».
Как всегда все решили без меня. Петр Иванович завел меня в кабинет Сережи и силком усадил в глубокое кожаное кресло.
– Ты, это, – не кипятись, Витальевна. Мы тут померковали маленько, и вот что решили: самолет только через три часа. То есть, выезжать надо уже сейчас. Рейс могут задержать – потому как погода стоит самая нелетная. Дождя, правда, нет, но туман низко-низко лежал все утро. Ну да если рейс и не задержат – опять же полтора часа в полете! Потом мы прилетим в Питер. Пока заберем багаж, пока выйдем, пока то да сё, поймаем такси, доедем до больницы – еще три-четыре часа вместе с полетом отъедим. А за семь часов мы тебя вместе с Колюней до Питера и без самолете сами домчим.
Повисла пауза, так как мне возразить было нечего, да и не могла, не хотела я возражать, а все остальные эту идею уже, видимо, и так обсудили. Без меня. Во время моих бестолковых метаний.
– Ну и чего ждем? Давайте по коням! – тяжело поднялась с места я, – Только решите, кто поедет – ты, Петр Иванович, или Колюня. Двоим вам там делать нечего. Кто-то должен оставаться в Москве, на связи, кто-то должен помогать Юле и Кларе. И потом вот еще что…, – я внезапно притормозила, – Петр Иванович,