замешкалась женщина за дверью, но тут же радостно произнесла: – Ах, студенты! Да, оставляла, зайчики мои. Сейчас. Сейчас.
Общение продолжалось через дверь: хозяйка квартиры, видимо, наводила последние приготовления, дабы повыгоднее представить лицом товар, то есть свою так называемую полуподвальную квартиру.
– Деточки, бегите на место, не расстраивайте маму. На место, ласточки, зайчики мои. На место!
– Это она так с собаками разговаривает, понял, – улыбнувшись, прошептал Саня.
– Да понял! Понял!
Настроение Леньки за последний час заметно ухудшилось. Это ж надо, сунуться в такой мусорник! Прямо советский Гарлем какой-то. Вонь, грязь, оббитые и обгаженные углы дома. Не таким он представлял себе начало похода за высшим образованием, за стремлением сеять разумное, доброе, вечное. Да и жизнь в областном центре он рисовал в своем воображении несколько иными красками. По крайней мере, не такими мрачными. А тут прямо какой-то абстракционизм получается. С какими-то грустными ассоциациями. Хотя… Сам виноват. Нужно было заранее думать.
На время вступительных экзаменов место в общежитии Фомину дали без проблем, даже не спрашивали ни о чем – так возомнил, что вопрос не актуален. А тут такой облом! Самое смешное, что завтра первое сентября, торжественное открытие нового учебного года, наверно, линейка какая-то будет, или что там у них бывает. Все придут нарядные, довольные. А они с Саней? Стоят, как отбросы общества, у какой-то, с позволения сказать, квартиры, расположенной в подвале, да к тому же еще и не знают, примут их здесь на ночевку или нет. Хорошенькое дело!
Наконец дверь, видимо, повидавшая на своем веку еще городничих и околоточных, проскрипев что-то на понятном лишь ей языке, открылась. Перекрывая узкий проход в квартиру своим огромным туловищем с несколькими свисающими складками по бокам, проступающими под легким ситцевым платьем, а толстыми ногами в потрепанных тапочках сдерживая полчище собачонок, пытающихся просунуть любопытные мордочки в оставшиеся щели, перед студентами предстала словно сошедшая с полотен Рубенса дородная женщина лет пятидесяти пяти. Ее лоснящаяся на щеках кожа, провисшая несколькими ровными рядами у подбородка, окрашенные в каштановый цвет и накрученные на крупные бигуди волосы делали портрет еще более выразительным. Но даже при невероятной полноте и наличии тройного подбородка во внешности этой женщины вполне угадывались черты некогда красивой и, без сомнения, привлекательной особы. Та еще Грация!
– О! Мальчики! – всплеснула она руками. – Так вы студенты? Какого института?
– Педагогического, – удивился Саня. – А разве вы не в педагогическом свой адрес оставляли?
– Конечно, конечно, и в педагогическом тоже, – с готовностью закивала головой особа с тройным подбородком и, разворачиваясь, отчего все ее жировые складки плавно, словно холодец, заволновались, махнула рукой, предлагая следовать за ней. – Проходите! Проходите! А на собачек не обращайте внимания, они смирные, ласковые. Они не кусаются.
Гавриленко,