поэтому Кюстину пришлось по приезде в Петербург обращаться к послу Баранту, своему хорошему знакомому. Еще один пример дипломатического бездушия приводит упоминавшаяся выше сенсимонистка Сюзанна Вуалькен. Ее добрые знакомые – коммивояжер Дюпре и его жена-модистка – обвинили некую мадемуазель Пешар и ее русского любовника, сына богатого купца, в попытках развращения их четырехлетней дочери, однако ни консул Валад, ни поверенный в делах Перье не сделали ровно ничего, чтобы помочь французской чете. Сюзанна Вуалькен усмотрела в этом «позорную капитуляцию» французской дипломатии, «которая хочет во что бы то ни стало жить со всеми в мире и не желает предпринимать усилия, скорее всего обреченные на неуспех, по столь ничтожному поводу». «Мы все, – прибавляет она, имея в виду членов французской колонии из своего окружения, – были унижены этим; нам казалось, что на глазах у иностранцев нанесен урон французской чести». Если бы такая история приключилась с англичанами, восклицает француженка, посол их страны незамедлительно бы за них вступился.
Выезд из России
Выехать из России иностранцу было, конечно, легче, чем приехать, но и для этого тоже требовалось соблюдение некоторых формальностей.
Кюстин в своей «России в 1839 году» возмущался:
Никто не вправе выехать из России, не предупредив о своих планах всех кредиторов, иначе говоря, не объявив о своем отъезде через газеты трижды, с перерывом в неделю. Следят за этим строго – правда, если заплатить полиции, этот срок можно сократить, но одно или два объявления в печати появиться должны непременно. Без свидетельства властей, удостоверяющего, что вы никому ничего не должны, вам не дадут почтовых лошадей.
На это возразил в своей «антикритике» на книгу Кюстина Н. И. Греч:
Это распоряжение в высшей степени благотворно, и всякий порядочный человек охотно ему подчиняется. Впрочем, маркиз поразительно извратил его сущность. Первую публикацию отделяет от второй не неделя, а всего один день. Подкупить же полицию в этом случае решительно невозможно, ибо давать взятку следовало бы генерал-губернатору: ведь паспорта подписывает именно он. Если же отъезжающий представит поручителя, владеющего недвижимостью в Санкт-Петербурге, он может получить паспорт и не дожидаясь публикаций.
Как это происходило в обычных случаях, когда иностранец покидал Россию не по высочайшему повелению, а по доброй воле, в соответствии со своими собственными планами, можно увидеть на примере паспорта некоего Альфонса Гебье, французского торговца. В паспорте, выписанном ему в Петербурге 14 июля 1831 года и подписанном военным генерал-губернатором Эссеном, объявлялось «всем и каждому, кому о том ведать надлежит», что его податель (или, как сказано в документе, «показатель») отправляется морем за границу, «в свидетельство чего и для свободного проезда дан сей паспорт, который чрез три недели теряет силу свою, для пропуска предъявителя за границу».