сведений – тела не нашли, и в 1915 году его похоронили как безымянного солдата. Вроде бы она упоминала Ипр.
Он моргнул.
– Ипр – там, где был ранен я?
– Мы только предполагаем, что вы там были, – напомнила она, помахав перед ним пальцем.
Пока они говорили, женщина исчезла за живой изгородью.
– Кого она навещает?
– В общем-то, никого. Знаете, там, где вы любите сидеть – чаще всего насупившись, – расположен служебный вход. – Он кивнул, и Нэнси пожала плечами. – Она что-то привозила для начальника госпиталя. Наверное, ждала его в кафетерии. Я слышала, как она рассказывала о своем брате. – Нэн снова вернулась к бытовым вопросам. – Так, давайте-ка в душ, а потом сможете пойти на общий завтрак…
– О, я бы лучше…
– Да, мистер Джонс, я знаю, что бы вы лучше, но… таковы правила госпиталя.
– А что насчет «испанки»?
Она моргнула, мгновенно расстроившись.
– Ночью умерли еще двое. И еще две медсестры – уже в общей сложности четыре из наших девочек.
– Нэн, мне так жаль, – сказал он, чувствуя угрызения совести, что испортил ей настроение.
– Это ужасная болезнь, от нее никому не скрыться. Бет Черчер была отличной медсестрой, мы все ее любили. Сгорела за два дня. За каких-то два дня. В одну минуту ты здоров, а в следующую кожа приобретает лиловый оттенок, равносильный смертному приговору. – Он с сожалением покачал головой. Джонс не был знаком с Бет, но видел, что Нэн убита горем. – И молодой Джоуи Несбитт. Должен был уехать домой через неделю. Я не знала второго пациента и сестру, но нам сообщили о них сегодня утром. И это не последние, – горестно подытожила она.
– Тем больше у меня оснований оставаться здесь. – Он попытался подбодрить ее.
К его удивлению, Нэн согласилась:
– В этом крыле госпиталя почти никого нет. Наверное, тут вы в безопасности, к тому же я не работала в палатах Бетти – там, где умерли Томми и второй парень. – Она снова улыбнулась. – Хорошо, оставайтесь здесь. Я скоро принесу поесть. Но не забудьте, завтра – вечеринка в честь мира. Я отнесла вашу запасную рубашку в стирку: все собираются принарядиться. Я оставлю вам бритву. – Она еще раз подмигнула и ушла.
Он не понимал, как можно устраивать вечеринку, когда в стране бушует смертельная эпидемия. Только на прошлой неделе, сидя в саду, он сквозь кусты услышал проходящую мимо семью. Одна из девочек что-то напевала, и ему подумалось, что она вряд ли понимает ужасные слова:
У меня была птичка
По имени Энца.
Я открыла окошко –
И вот ин-флу-Энца[1].
«Испанка», как называли этот грипп, разошлась не на шутку, и ей было наплевать, что Европа только что потеряла целое поколение молодых мужчин. Теперь она собиралась уничтожить всех: бабушек и дедушек, сестер и братьев, тетушек и дядюшек, кузин и кузенов… друзей.
Некоторые говорили, что испанка страшнее чумы и убивает быстрее, чем любая война. Он читал, что она