переулок, у которого они остановились, соединяющий эту улицу с соседней. Огляделся по сторонам, прежде чем притянуть ее к холодной стене, скрытой в тени. Подождал пару секунд на тот случай, если она запротестует, но этого не произошло. Они были скрыты от любопытных глаз жителей соседних домов, и лунный свет слабо освещал половину прекрасного лица Иди. Он увидел огонь в ее глазах и понял, что она принадлежала ему.
И когда Иди открыла рот, чтобы ответить на его вызов, он не дал ей заговорить и наклонился ближе, чтобы коснуться губами ее губ – сделать то, что он хотел сделать с той минуты, когда она присела на скамейку и улыбнулась ему одному, разжигая огонь, который погас слишком давно. Она не сопротивлялась, и страх Тома рассеялся, когда он понял, что бояться не было никаких оснований. Оказалось, что разучиться целоваться невозможно.
Он утонул в этом поцелуе. Почти восемнадцать месяцев мучений в госпитале, три года, как он считал, ужаса и отчаяния в окопах – все это оказалось стерто за считаные секунды одним прикосновением Иден Валентайн, которая сначала отвечала ему робко, но вскоре доказала, что ее чувства к нему были не просто интересом или проявлением жалости.
Она ответила на его страсть, и он беспомощно закрыл глаза, почувствовав, как ее тонкие руки притянули его ближе, обхватив за шею, приглашая его в ее личное пространство. В этом поцелуе он ощутил все, что уже знал об Иди: ее щедрость, жизнерадостность, силу, мечты и, прежде всего, надежду. Она передалась от нее к нему, пока он ласкал ее теплую шею, нежные щеки, выразительные губы, отчаянно стремясь поцеловать ее, не сдерживаясь и не боясь быть увиденными.
Наконец он отстранился, и ее частое дыхание от холода сразу стало превращаться в пар, который смешивался с его дыханием, сохраняя связь между ними. Ее губы слегка опухли, что только подчеркивало их мягкость и делало их еще более привлекательными. Он видел блеск в ее глазах, когда она молча обошла его, нежно проведя рукой в перчатке по его бородатой щеке, а затем поспешила на освещенную газовыми фонарями улицу. Он снова слышал удаляющиеся шаги Иден Валентайн.
Иди едва могла дышать, убегая из переулка. Она знала, что ночь очень холодная, и все же волновалась, что ее щеки горят: от смущения, вины, стыда, но, главным образом, от страсти… от таких новых, захватывающих ощущений. Еще прошлым вечером она задавалась вопросом, каково было бы оказаться в объятиях Тома. За ужином, когда отец закрыл глаза, читая молитву, она украдкой взглянула на гостя, склонившего голову, покрытую кипой в знак уважения к вере их семьи, и представила, каково было бы ощутить его поцелуй.
Она ошибалась. Воображение обмануло ее.
Ее опыт в поцелуях ограничивался фильмами, в которых звезды на экране кинотеатра быстро чмокали друг друга или прижимались друг к другу щеками после легкого поверхностного поцелуя. Ну и естественно, поцелуями Бенджамина – сухими, короткими, мальчишескими.
Но поцелуй Тома! Она почувствовала недавнее волнение и смущение только при мысли о нем. Поцелуй Тома был глубоким и волнующим, как захватывающий секрет, о