загудел, оскорблённый. Дубасову кренделей во дворе надавали, но перед этим он умудрился – гитару у подростка выхватил и с размаху разбил на башке жениха.
Парнишка проплакал всю ночь, с горя готовый на струнах повеситься.
Бубенцов на другое утро философски утешал:
– Гитару купим, не это главное. Ты вот что запомни: люди не любят тех, кто ярче их самих. Каждому белому лебедю они хотели бы выдрать перья, чтобы он тоже сделался сереньким гадким утенком. И если ты случайно или с чьей-то помощью свернешь себе шею, они тебя станут жалеть, как сегодня жалеют того же Дубасова. Такова психология, друг мой. Но поддаваться не нужно. У тебя Божий дар и поднимешься ты высоко, Пашка-Пташка, лишь бы крылышки не опалил. У нас ведь как бывает? Вырастает большое дерево, а тут и молния – как по заказу. Молния любит большие деревья. Запомни. А ещё запомни то, что сказал нам премудрый старик по фамилии Ницше: «Всё, что отняла у нас жизнь, возвращает нам музыка!» Странный был учитель, интересный. Жалко, что быстро покинул село. Скрипалёв нередко позднее вспоминал, как зимними глухими вечерами, когда метель заунывно играла на своих серебряных бесконечных струнах, они вдвоем подолгу оставались в тихом классе. Бубенчик «звенел и звенел» по-над ухом. Будто взрослому, рассказывал ему о жизни гениальных музыкантов, о тайнах Вселенной, о каких-то древних самобытных эллинах, исчезнувших с лица Земли. Рассказывал о древних русичах и показывал книгу с картинками, восславляющими старину, богатыри запомнились, красавица Валькирия, стоящая на поле битвы. А ещё запомнился великолепный «Северный орёл» – синеглазый, гордый человек, чем-то похожий на него, на Пашку. Интересно то, что «северный орёл» на картинке изображён в добротном полушубке, с топором, серебрящимся на плече – здорово похож на человека из Плотогонии, из той далёкой, сказочной страны, которую позднее придумает себе мечтательный парень.
Бригада плотогонов побросала пожитки в бараке и, возбуждённо гомоня, заторопилась к избушке на курьих ножках – ресторанчик местного пошиба: труба набекрень, угловое окно заколочено куском фанеры; на дощатой стене рядом с дверью мелом начертано: «К нему не зарастет народная тропа!» И это действительно так – твёрдая тропа натоптана хоть летом, хоть зимой.
Ресторанчик, будто пчелиный потревоженный улей, наполнился гулом.
– Занимай, ребята, лучшие места, пока с других плотов не подвалили!
– Мы первые! Другие тащатся в хвосте!
– Зато нам и досталось, первым-то…
– Да-да, хлебнули, так хлебнули! И ртом и ж…
– Кобели! – перебил женский голос. – А ну, не лайтесь!
– О! – Воскликнул бригадир Зиновий Зимоох. – Сто лет не слышал бабу! Наконец-то обласкала!
Плотогоны захохотали, рассаживаясь за деревянным, щербатым столом. Рассматривали скромное убранство. Ресторанчик так себе – сирота убогая. Цветные фотографии северных сияний – самая заметная достопримечательность.
Подошла официантка, только что «обласкавшая».
– Что будем заказывать? Зимоох оскалился.
– А сама не можешь