сквозь прорехи видна грязно-серая кожа, тусклые, слипшиеся космы, лицо одутловатое, щербатая улыбка, мутный взгляд – типичная шалашовка, вокзальная шлюха, бомжиха. По виду не понять, – то ли фаг «подобрал» ее где-нибудь в привокзальном сквере, то ли она стала такой здесь.
Лещинский протянул ей недоеденную рыбу. Шлюха проворно схватила полуобглоданный скелет, присела рядом с гвардейцем, кокетливо покосилась. От нее воняло так, что Лещинского замутило.
– Не хочет ли мистер отдохнуть? – осведомилась шлюха.
– С тобой, что ли? – буркнул Лещинский.
Шалашовка заерзала на ступеньке, придвигаясь.
– А хотя бы и со мной! – заявила она. – Я такое умею, что Зойкиным девкам и не снилось.
– Нет уж, благодарю…
Лещинский попытался встать, но вдруг кто-то сзади резко сдернул капюшон с его головы и приставил к горлу холодное лезвие.
– Ша, шеловеше, – прошепелявил неизвестный. – Шти тишо…
Баба визгливо расхохоталась, вскочила, ткнула гвардейцу в лицо недоеденной кошмаркой.
– Побрезговал! – торжествующе выкрикнула шлюха. – Побрезговал, щенок! Скажу Щеру, он мигом тебе муди отрежет!
Чья-то холодная и скользкая лапа быстро обыскала его, отняла нож, рыбу, пайку «колбасы» и фляжку с водой – все, что лежало в просторных карманах плаща. Потом обыскивающий нащупал на поясе Лещинского батарею.
– Шо ту? – поинтересовался Щер.
– Батарея.
– На шо?
– Продать хотел, – ответил Лещинский. – В ней много золота и платины…
– На шо? – тупо повторил Щер.
– Тю, змеюка, – встряла шалашовка, – это же рыжье, лягушачья твоя башка! Отдам Зубодеру, сделает мне платиновые коронки… А ну, импотент, скидавай шмотки!
– Сейчас-сейчас, – проговорил Лещинский. – Пусть только твой Щер заточку спрячет. Я все отдам, в живых оставьте…
– Оставим, оставим, – пообещала шлюха. – Попользуюсь тобой только. А то у этой долбаной ящерицы все не как у людей. У Щера нету хера! – скаламбурила она и зашлась идиотическим смехом.
Лезвие пропало. Лещинский поднялся, принялся медленно расстегивать плащ. Повернувшись вполоборота, он разглядел, наконец, дружка шлюхи. Это был рептилоид. Низкорослый, чуть выше взрослого нгена, ящер уставился на Лещинского немигающим взглядом. В лапах – длинный клинок, наподобие японской катаны, хвост нервно подрагивает.
– Ах ты… ящерица…
Гвардеец рванул из-за пазухи излучатель.
7
Шлюха истошно завизжала. И тотчас из темной дыры в гранитной облицовке набережной высыпала толпа чешуйчатых сапиенсов. Они обступили гвардейца, словно рапторы игуанодона, принялись шипеть, дергать хвостами, подпрыгивать от нетерпения, скалить мелкие острые зубы. Клинки разной длины и формы замелькали в лапах, рождая смертоносную радугу. От ящеров резко и незнакомо пахло, не так отвратительно, как от нгенов, но все же Лещинского