весьма тебе шедшей. Ты бодро и весело покрикивала, я бодро и весело вез, и дома, садясь за стол, мы никогда не забывали помянуть тетю Маню. Питание наше стало совсем хорошо, когда стал выдаваться академический паек. История этого пайка заслуживает внимания.
Не проходило заседания ГУС, чтобы кто-нибудь (чаще всего это бывал я) не начинал говорить об ужасном положении ученых, которые получают жалованье, недостаточное, чтобы заплатить раз извозчику от Мясницкой до университета, и не имеют выдач продуктов. «Вы, Владимир Александрович, – отвечал мне с раздражением Покровский, – с вашим esprit caustique[308] всегда видите все в черном свете. Конечно, мы очень виноваты перед профессорами». Наконец, в феврале месяце он заговорил сам: «Чего не могли добиться мы, добился Максим Горький. Совнарком постановил отпускать ежемесячно триста академических пайков». – «На кого? На Москву?». – «Нет, на всю республику». – «Помилуйте, это невозможно, один Московский университет…» – «Что же делать? Вероятно, потом удастся расширить дотацию, а пока надо распределить эти триста. Займитесь этим, товарищи. Владимир Александрович возьмет математиков, Аркадий Климентьевич – физиков, Вартан Тигранович – астрономов. Гуманитарии возьмут историков, филологов, юристов». – «А литература? Искусство?» – «Декретом не предусмотрено». – «Сколько же дается на математику?» – «Вот вам постановление коллегии». – «Но позвольте, разве возможно удовлетворить математиков двадцатью пайками?» – «А если вы находите невозможным, так мы сделаем это сами. Только не воображайте, что сами вы останетесь без пайка. Членам ГУС пайки уже отпущены, и нарекания на вас, т. Костицын, все равно будут».
Принесли списки. «Товарищ Костицын, так что же?» – «Нет, я не могу взять на себя ответственность». – «Ну, так ее возьмем мы. Кто тут по списку: профессор Егоров – пайка не давать, профессор Лузин – пайка не давать…» – «Позвольте, Михаил Николаевич, это же – скандал». – «Ага, вас пробрало. Садитесь и распределяйте». Я сел и распределил. Так же сделали и остальные.
К заседанию математической предметной комиссии семь московских математиков уже получили повестки о пайках. Председатель Б. К. Млодзеевский обратился ко мне за разъяснениями в весьма суровом тоне: «Вы, член Государственного ученого совета, должны знать, что все это значит. Семь пайков… Но ведь нас гораздо больше семи. Кто виноват в этом безобразии? Кто выбрал эти семь имен?» – «Я выбрал эти семь имен». – «Ах, значит, это вы взяли на себя такую огромную ответственность? Удивляюсь вашей смелости». – «Смелость моя, действительно, очень велика, но иного выхода не было. А если бы вам, Борис Корнелиевич, предложили этот отбор?» – «Я бы отказался». – «И тогда пайки уплыли бы в другой город. Подумайте немного: ведь это – начало, пробита первая брешь; я уверен, что очень скоро все мы будем иметь пайки. Вы предпочли бы умыть руки и оставить всех голодными; я предпочел взять на себя ответственность, получить от вас жестокий разнос, но, по крайней