его с престола. Положение его весьма шаткое, ничуть не лучше, чем было у Гришки Отрепьева. Уже сейчас верные ему люди доносят, что называют его меж собой бояре, такие как Ляпунов, Голицын, Романов, самоназначенцем.
Он сделал большую ошибку: торопясь захватить престол, не стал дожидаться ни избирательного Земского собора, ни народных шествий для умоления на царство, ни наречения перед венчанием, а просто надел шапку Мономаха и взял в руки скипетр. Василий боялся потерять власть, уж очень много, как ему казалось, было претендентов на царский престол, поэтому спешил закрепить себя на троне.
Он давал в Успенском соборе присягу перед Богом в том, что без боярского приговора никто не будет осужден на смертную казнь, и, если так случится, то у невинных родственников и их семей имущества не отнимать, доносов тайных не слушать и обвинителям давать очную ставку с обвиняемым. А теперь вынужден свое обещание нарушить: необходимо было освободиться от неугодных и услать их подальше от Москвы.
Вот уж отправлен в Путивль воеводой Григорий Шаховской. Готовы к отправке на новые должности неугодные царю Василий Масальский – в Корелу, Михаил Салтыков – в Ивангород, Богдан Вельский – в Казань, Афанасий Васильев – в Уфу, Андрей Телятевский – в Чернигов, и таких дьяков, бояр и дворян, которые были преданы самозванцу, было много. Если бы Василий Иванович знал, чем для него обернется эта ошибка со ссылкой, он никогда бы этого не сделал, но сегодня он готов был убрать всех неугодных подальше от престола, чтобы не рисковать властью.
Дверь в опочивальню царя тихо открылась. С толстой восковой свечой в руке вошла молодая красавица Мария Буйносова – жена царя Василия. Тонкая ткань ночной рубашки облегала стройный стан женщины, ее густые светлорусые волосы спадали на высокую грудь. Искристые голубые глаза царицы лукаво смотрели на престарелого мужа.
Василий Иванович был маленький, некрасивый старичок с морщинистым лицом, подслеповатыми глазами. Шуйский недовольно нахмурил лоб, но ласково спросил:
– Что ж ты, Мариюшка, не спишь? Отдыхала бы у себя в опочивальне. А обо мне не беспокойся, у меня дел государственных много. Вон бумаг сколько, все их надобно просмотреть да ответ дать.
Мария присела рядом с Василием на креслице, тихо сказала:
– Что-то тревожно у меня на душе, государь, не спится. Может, зря ты взялся царствоватьто? Я вот смотрю на тебя – ты ведь сам не свой ходишь, в лице изменился, исхудал, а у меня-то в спальне уж и забыла, когда бывал, когда целовал и голубил меня. Я сейчас часто вспоминаю, как мы раньше спокойно жили, без всяких забот. А сейчас что? Сидишь сиднем за этими бумагами, то по целому дню с боярами заседаешь, даже на обед не приходишь, не порадуешь. А раньше после обеда всегда со мной в спаленке забавлялся. А сейчас что?
Царь нежно поцеловал жену в щеку, погладив по голове, ответил:
– Ничего, Мариюшка, даст Бог, управлюсь в ближайшее время с государственными делами, тогда и отдохнем. Закатим пир на весь честной мир!
– Василий