В высоких серебряных подсвечниках горело несколько свечей, их мерцающий свет создавал в помещении полумрак. Царица возлежала на высоких пуховых подушках, чуть прикрыв свое стройное нагое тело одеялом из лебяжьего пуха. Молодая женщина не спала и, когда увидела низенькую сгорбленную фигуру престарелого мужа, подумала: «Может, сегодня от него будет какой-то толк? Уж и забыла с его государственными делами, когда он меня ласкал. Хоть и вправду к Скопину Михаилу обращайся, чтобы помог своему дядюшке справиться с женой».
Василий присел к Марии на кровать, погладив ее по мягким волосам, молвил:
– Не обижайся на меня, любушка, что сегодня с тобой был неласков. Больно одолели меня государственные заботы. После самозванца трудно выправить государственные дела.
Мария обхватила горячими руками голову царя, привлекла к себе и, поцеловав его в щеку, прошептала:
– Да ну их, эти государственные дела! Завтра ими займешься со своими думными боярами. Разве о государственных делах надобно, батюшка, говорить с молодой женой в спаленке!.. – И, лукаво улыбнувшись, потянула Василия на себя: – А то я уж и забыла, есть ли у меня муж.
Василия Ивановича как будто окатили горячей водой, лицо его все запылало, кровь ударила в виски. Полетели в сторону быстро снятые царские одеяния. Престарелый муж оказался в горячих объятиях жены. Он прильнул к красивой груди Марии, стал целовать ее в губы, в шею, осыпать поцелуями прекрасное тело молодой красавицы.
Мария трепетала, прижималась к мужу, страстно постанывая, шептала ему на ухо ласковые слова.
Разгоряченный похотью, старик пустил слюну на шею супруги, попытался выполнить супружеские обязанности, но ничего у него не получалось. Царица еще больше зажигалась страстью, жалась к Василию, но все было бесполезно. Старик, весь в поту, медленно отвалился от жены. Мария повернулась спиной к супругу и зашлась в рыданиях.
– Что ты, что ты, Мариюшка! Зачем так убиваться по пустякам. Сегодня не получилось, в другой раз получится, – успокаивал супругу царь.
– А если это навсегда, и ты впрямь не сможешь со мной совладать, что ж тогда я буду делать? Это, наверно, игуменья Марфа тебя чем-нибудь опоила. Недаром последнее время ты с ней часто беседы с глазу на глаз проводишь.
– Дурища ты, Мария! Беседа у меня с Марфой Нагой одна, чтобы она при всем честном народе раскаялась за то, что в Гришке Отрепьеве признала своего сына. Племянник мой, Скопин Михаил, ее уговаривает по моему поручению, чтобы она на мощах Дмитрия, которые отыскались и будут выставлены в Архангельском соборе, принародно заявила, что эти мощи Дмитрия, и Гришка Отрепьев не ее сын.
– А поверят ли люди в это? – с сомнением спросила Мария. – Ведь Марфа уже принародно не раз клялась об истинном ее сыне, и все был обман.
– Поверят! – с уверенностью ответил Василий. – Я сделаю так, чтобы поверили. Давайка, любушка, лучше спать будем, а то у меня завтра хлопотный день, опять боярскую Думу собираю.
Супруг