только растерянно смотрел, словно виноват во всём на свете, даже в том, что существует…
– С тех пор я ничего не хотела знать о маме. Я старалась взять на себя все обязанности по дому, пока к нам не приехала бабушка, папина мама. Мы часто ходили с ним гулять, ездили на велосипедах по окрестностям. Это было счастливейшее время моего детства. Но одна ночь перевернула всё с ног на голову…
Эмма Игнатьевна так заволновалась, что я предложила ей прервать рассказ и позвать доктора. Но она решительно отказалась, полежала несколько минут, откинувшись на подушку, и продолжила.
– Отец был увлекающейся натурой. В это время он купил фотоаппарат, и дом наполнился фотографиями, плёнками, реактивами.
В маленькой кладовке в своей комнате он оборудовал что-то вроде лаборатории и долго меня не пускал в неё. Но в этот вечер запрет был снят. Я смотрела как на чудо на эти ванночки, где на белой бумаге, погружённой в раствор, проступали очертания пейзажей, людей. На фотографиях было много девушек и даже моих одноклассниц. Я порадовалась, что смогу их удивить, похваставшись, что сама печатала их фотки. Мы так увлеклись, что я никак не хотела уходить спать. Бабушка уже несколько раз стучала в дверь, напоминая мне, что завтра в школу. Но мы отнекивались. И только за полночь, отец сказал, что надо всё же отдохнуть. Чтобы не будить бабушку, предложил мне лечь с ним на его кровать. Я быстренько разделась до трусиков и забралась в постель.
– Ты становишься похожей на свою маму, – заметил тогда отец.
Меня эти слова резанули, я подумала: мама его предала, а он всё ещё любит её.
Только значительно позже я поняла, что взгляд его задел меня чем-то ещё.
Эти чёртовы фотографии, этот волшебный фонарь и камера!..
Эмма Игнатьевна умолкла. Смотрела отрешённо, словно меня не было рядом. Она говорила уже минут пятнадцать. Я снова предложила ей прерваться, но она остановила меня нетерпеливым жестом.
– Лиля, не прерывайте меня, пожалуйста. У меня осталось очень мало времени, и отойдите к окну. Мне так будет легче.
Я подчинилась ей, настолько властными были её голос и жесты. За окном разгорался яркий летний день, и мне захотелось распахнуть окно, вдохнуть свежего воздуха, но голос Эммы Игнатьевны вернул меня в ту ночь, которую вспоминала она.
– Я уснула мгновенно. Очнулась ото сна, ощутив какой-то ужас… Я всю жизнь помню этот ужас, охвативший меня. В темноте я ничего не могла видеть, но я слышала сопение отца и ощущала касание чего-то непонятного. Я ощутила его руки, снимающие с меня плавки, и подскочила с кровати от ужаса и омерзения. Я не помню, как я оделась. Помню, как летела по лестнице, а бабушка с верхней площадки кричала что-то вслед… Только на улице я опомнилась. Едва занималось холодное октябрьское утро. Я без пальто, без чулок, в одном платье и ботинках прибежала к школе. Двери были открыты, и уборщица тётя Нюра гремела вёдрами. Это меня и спасло, наверное. Но в больницу с воспалением лёгких я всё же попала…
После события закрутились как