послужить процветанию общества, которое вы хотели уничтожить. Вы поступаете в полное распоряжение Вавилонской Академии наук, где ваше тело при жизни и посмертно будет использовано во благо науки. Решение суда окончательное и обжалованию не подлежит. Да помилует вас Бог и да простят вас люди…
После суда Хэзер поспешила вернуться домой и, наверное, час просидела в горячей ванне.
– Не нужно вам было ходить туда, госпожа, – ворчала Агнесс, помогая ей затем одеваться.
– Почему ты так думаешь?
– Вы же сама не своя! Такая бледная, даже после ванной. Ох, вообще, все суды, аресты, все эти ужасы – это мужское дело. Страшно было?
– Не страшнее, чем в Храме Сераписа. Но все равно жутко.
– Слышала, что этого мерзавца отдают на опыты. И поделом ему – поделом!
– Кстати, я давно не слышала подобных приговоров. Думала, такая судебная практика давно сошла на нет.
– Что вы! Почти каждый день кого-нибудь туда отправляют.
– Правда?
– Да-да. Только все больше из Нижнего города. И правильно этой собаке досталось! Как там господин Дурново говорил – со свиным рылом в калашный ряд не лезут. А что такое «калашный ряд», госпожа?
– Не знаю, Агнесс. Думаю только, что в Вавилоне их нет…
Тем же вечером Хэзер отправилась в Гранд Опера. На этот раз не одна, а с упитанным промышленником Мартенсоном. Он, видимо, решил ее удивить и порадовать и взял билеты на «Травиату» Верди.
Хэзер эту оперу ненавидела, но приходилось терпеть и мило улыбаться галантному старичку. Не меняя грациозной, чуть кокетливой позы, она высидела весь спектакль.
Затем предстоял ужин в ресторане, в отдельном кабинете.
Обстановка там была поистине шикарная. Кабинет, обитый темно-вишневым бархатом, был освещен несколькими хрустальными светильниками на стенах и столе – умеренно-яркими, оставляющими не полумрак, но словно бы романтичную дымку.
На ужин подали дары моря – роскошь исключительная и зачастую непозволительная в Альфа-Вавилоне. Даже претор редко баловался подобными деликатесами. А тут ждало целое ассорти из креветок, устриц, кусочков щупалец осьминога и кальмара, и полупрозрачных нарезок подкопченной рыбы.
– Боже… – выдохнула Хэзер (она на самом деле удивилась). – Как?..
– Все – для самой прекрасной дамы Вавилона, – отвечал Мартенсон, помогая ей сесть за стол. – Прошу.
Хэзер оглядела раскинувшееся перед нею на многоступенчатом блюде рыбное изобилие. Начать она решила с тунца. На нем и закончить – ко всем прочим гадам она относилась с опаской.
А вот Мартенсон уплетал их с отменным аппетитом. Особенно рьяно уничтожал устриц. Блики от отделанных хрусталем подсвечников мерцали на его очках и лысине. Время от времени он переставал жевать, промакивал губы салфеткой и улыбался Хэзер.
Когда ужин был в самом разгаре, вдруг вошел официант и сообщил, что господина Мартенсона