Неповторимые. Сказ о родных людях, об односельчанах, сокурсниках, сослуживцах, друзьях; об услышанном, увиденном
саму трубку, затем брался за чубук, и только потом заправлял «топку топливом».
Все это занимало много времени. Чего только стоит сам процесс прикуривания. Табак разгорался нехотя и для полноценного процесса курения, дед втягивал в себя из чубука дым и «чмокал» минут пять, и только потом трубка, нехотя, приходила в рабочее состояние. Сколько же телодвижений должен был совершить за это время его мелкий слушатель, кто бы знал? Начинал дед свой «прерванный полет» с того места, где остановился. Память у него была феноменальной. Только сдается мне, что все эти деланные перерывы, возня с трубкой, долгие прикуривания были тактическим его ходом.
Он видел, как нервничает его малолетний слушатель и решал про себя – убежит, постреленок, или нет?
Курил дед крепчайший, доморощенный самосад. На вопрос о том, сколько годов он курит, дед неизменно отвечал:
– Сколько себя помню, столько и курю! – то бишь, надо понимать, сызмальства. Несмотря на это, здоровье у него было отменным.
В восьмидесятилетнем возрасте ходил вместе с нами на покос. Не только косил наравне с молодежью, но и учил косить качественно, проверял прокосы на предмет «халтуры», отбивал литовки.
Только один раз за свою жизнь, зимой 1974 года, прихворнул слегка. Мать вместе с бабой Надей Багиновой начала его собирать. Приготовили они ему теплое одеяние, сшили новые унты, а он… передумал помирать. Долго еще носил те самые унты. Иногда, предавшись воспоминаниям военного прошлого, он заворачивал фронтовую самокрутку. Фронтовики той поры признавали только «козью ножку». Эта сигара из махорки, толщиною в палец, чадящая – не приведи Господь.
Много было тогда калек, у многих были изувечены руки, однако же, все, как-то умудрялись завернуть ту самую «козью ножку». У деда не было увечий. Уважая память своих собратьев, он время от времени заворачивал ее – любимую. Это было время священнодействия, ибо предавался он этому занятию с упоением. Объяснял и показывал мне, малолетнему балбесу, хитрости этого тонкого действа. Старый дело делает, малый вникает.
Стараясь угодить старому, я как-то положил себе в рот нашу с ним общего производства сигару, с тем, чтобы прикурить, а затем передать ему. За этим занятием нас обоих застала мать. Долго дед оправдывался, доказывая ей, что она все не так поняла, и что ребенок, в сущности, здесь не причем.
Глава 8
Мама наша, Агафья Асалхановна, держала нас, своих сыновей, в ежовых рукавицах. Шаг влево, шаг вправо – расстрел. Умом то, она может и согласна была тогда с дедом, но порядок есть порядок. Блюсти его кому-то надо.
Родом она тоже с Бозоя, улус – Бумбалай. Была у своего отца единственным и любимым ребенком. Об этом свидетельствует, то, с какой нежностью она вспоминала своего отца на протяжении всей своей жизни.
Мать всегда в семье поддерживала культ нашего отца. Все в семье, благодаря ее стараниям, подчинялось воле отца. Ему – лучший кусок; ему – первая чашка чая, или тарелка супа.
У отца