Неповторимые. Сказ о родных людях, об односельчанах, сокурсниках, сослуживцах, друзьях; об услышанном, увиденном. Афанасий Кускенов

не фиксировал нумерацию билетов.

      Задача была мне известной, быстренько записав решение, я пошел сдавать. Преподаватель, обычно, смотрел на решение и если оно не вызывало у него вопросов спрашивал:

      – Три балла вас устраивает, молодой человек?

      Если да, то экзаменуемый выходил с заслуженной оценкой, а если нет, то преподаватель устраивал ему экзекуцию. Мы решили вопрос по мирному. Я забрал свою Зачетку и пошел не на выход, а к Петьке, якобы собрать вещи.

      Тут мой Петька дрогнул. Начал ныть, что ты, мол, сдал по моему билету, а я вот сейчас завалю. Я начал его успокаивать, он плакаться и все наши пререкания дошли до ушей преподавателя. Он строгим голосом:

      – Кузьмин и К…, что у вас там происходит?

      Тут Петька выложил ему всю правду – матку, будь она неладна. Преподаватель обратно затребовал мою Зачетку и выдал мне новый билет.

      Пошел на свое место готовиться к сдаче по новому, кляня по пути Петьку, препода, правительство и того, кто придумал эти экзамены в летнюю пору. Деваться некуда, пришлось вновь включать свой «сооброжометр», как говорил один мой знакомый учитель по физике.

      Смотрю я на билет, смотрю,… а такая задача, почти один в один, оказалась в моем собственном конспекте. Поблагодарил Бога, записал решение задачи и с чистой совестью пошел показывать результаты своих измышлений.

      Преподаватель на этот раз долго смотрел с удивлением, то на меня, то на листочек бумаги, который я ему протянул. Молча вытащил Зачетку и молча же всучил ее мне обратно, даже не раскрыв.

      А зачем раскрывать – то? Оценка же им была уже поставлена и в Зачетку и в Ведомость. Это я понял только спустя некоторое время. Тупица.

      А Петька ушел из института сразу после провала экзамена по той дисциплине. Его с самого начала невзлюбил Назаревич, и всегда искал повод «начистить» ему рожу. А тут после того, как я рассказал про тот случай, Назар и вовсе распоясался, громогласно обещая ему, чуть ли не кары небесной.