сыночка отправила.. Пора пришла..
– К белоризцам? – наобум брякнул Кирилл, но Анисья словно не слышала.
– Здесь и сыр вялый, и караваи с рыбою, и трудоноши. Ничего, что скоромное, вы теперь путники. Вот вам ещё! – и она протянула посох.
– Откуда он у тебя? – смешался Епифаний, машинально отметив, что рукоять обернута сулком, чего раньше не было.
– В Орше, где вы до нас были, настоятеля зарубили, а отец Андроник возвращает твою вещь с предостережением. Бежать вам надо, бежать!
Анисья задувала свечи, храм медленно погружался в темноту. Вот уже рассеялся дымок погашенных свеч на аналоеXXIX… Она дошла уже до канунаXXIX, как из алтаря вышел монах. Его облачение сливалось со мглой, Анисья лишь слышала скрип сапог.
– «Примите Духа Святаго. Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся»14 – монах требовательно протянул Анисье руку для поцелуя. – Я знаю, на твоей душе есть совершённый и нераскаянный грех, о котором ты сама не подозреваешь. Я хочу отпустить тебе твоё прегрешение невольное – ведь так, дочь моя? – через особую разрешительную молитву.
– Мне завтра на исповедь, я говеюXXX…
– Не должно отлагать времени своего исправления, завтрашний день неверен для нас, иные, замыслив многое, не дожили до утра. Вот и ты утаила грех.
– Нет, я покаялась. Матушка меня поругала, а сыночка до отрочества при себе держать позволила, он в страхе Божием взращён…
Сатана недоуменно посмотрел на неё.
– Бог не ждёт, чтобы мы были безгрешными, – наконец произнес он. – Единственное, что от нас требуется, – это чтобы мы, осознав свою греховность, устремились на путь покаяния. Я о пришельцах. Ты им помогла бежать, так?
Послушница молчала. Сатана улыбнулся: немота так красноречива.
– Куда они побежали, ты знаешь? Я спрашиваю лишь потому что переживание и раскаяние невозможно без свидетеля.
– Он говорил о затворе, где юность прошла…
Под усами исповедника промелькнуло подобие улыбки:
– «Господь и Бог наш Иисус Христос…» Отпускаю. Теперь тебе следует молиться в тишине и молчании до утра. Это исцелит твою душу, болящую грехом, – и выскользнул из церкви.
Промучившись сомнениями всю ночь, Анисья на утро кинулась к матушке Параскеве. Та по обыкновению страдала от недуга:
– Что припозднилась, погибели моей хочешь? Разотри ноги, онемели совсем.
Та кинулась на колени и, гладя дрожащими пальцами холодные, скрюченные ступни, всё рассказала.
– Не хотела я, матушка!..
– Не хотела, а предала, дура окаянная! – ткнула в неё посохом игуменья. – С глаз моих вон!
Анисья кинулась опрометью из кельи. Морозя босые ноги (опорки скинула, когда в келью входила), увязая в сугробах, добежала до колодца, перевесилась.. Но, вспомнив матушкины слова «Ежели в колодезь попадёт жаба дохлая или мышь – вылить из него сорок ведер, а сам покропить святою водою», остановилась. Сняла с себя апостольник, завязала на срубе –