голубые. Последними были зелёные, перед тем как Харьков перешёл на цифровую технику и старые, работающие на фотореле турникеты, заменили на красивые и новые. Теперь достаточно было купить бумажный билет в автомате и поднести его к турникету. Он его заглатывал, и путь был свободен.
Со ступенек было видно всю станцию, как на ладони, красный оттенок ламп придавал ей мрачности. Будто здесь проходили съёмки очередного фильма ужасов из девяностых. Никита не хотел спускаться обратно к людям. Увидев балкончик над путями, направился к нему. Залез на него, свесив ноги над рельсами, прислонился к самому углу у стены. С балкона можно было увидеть только половину станции. Вторую половину закрывал потолок, который становился уровнем ниже после двух колонн от вестибюля. Под ногами шли рельсы и шпалы, разделённые на две части лотком.
Никита до сих пор не мог поверить, что всё это наяву. Может, он спит, а это всего-навсего страшный сон, и вот он уже должен проснутся, после того как уснул, уезжая домой на метро?
Ущипнул себя за руку. Больновато, значит, не сон.
– Это не сон, – утвердил себе Никита.
– Привет, – сзади послышался уже знакомый голос.
Никита обвернулся, это был Дарвин, он присел вместе с ним на балкончик. Разрешения он уже не спрашивал.
– Почему ты решил подружиться со мной? – спросил Никита.
– Я не знаю. Может, потому, что ты мне запомнился. Помог мне. Я ведь никого не знаю и искать мне некого. Я один.
Никита заглянул в карие глаза Дарвина, затем на пути. Долго молчал, но всё-таки решил сказать.
– Я искал отца. Мы с ним… Поссорились прямо перед тем, как всё это произошло, я уехал на учёбу, потом я пошёл гулять с другом. Как только домой начал ехать, тут это… Ну ты понял. Я надеялся его здесь найти, но я не нашёл. Теперь даже не знаю, что делать.
Дарвин выслушал всё. Возможно, он не поймет, что значит потерять отца, его память не застала родителей, но фантазия нарисовала свои облики. Он поразмыслил у себя в голове, потом отмахнулся от придуманного в ней.
– Извини, сочувствую, – ответил Дарвин, положив руку на плечо Никиты.
Молчание, только топот и глас людей слегка подавлял её. Дарвин оказался нормальным парнем, как и все остальные, это доказывает то, что все мы люди одинаковые, будь ты темнокожим, бледным или китайцем, да хоть кавказцем – какая разница? Мы отличаемся только снаружи, а всё остальное зависит от тебя самого.
Мы все разные.
– Знаешь, а ведь у меня не было друзей даже в детдоме, – вернул разговор Дарвин, – только лишь потому, что я чёрный. На меня смотрели с отторжением, будто я не человек, старались со мной не общаться, обходить стороной. Много раз приходили молодые пары, чтобы взять себе ребёнка, они брали всех «нормальных», стараясь не смотреть на меня, чтобы не обидеть, наверное. А тем самым делали мне больнее. Я оттуда сбежал, и вот в свои семнадцать лет живу на ступеньках перехода метро. Я не умею жить. Я только лишь существую, выживаю.
Никита понял то, что жизнь Дарвина намного хуже, чем его. То,