в светло-сером свадебном костюме и лакированных туфлях носится по мраморным плитам площади, однако топота не слышно. Если не считать Акиса, он единственный здесь, у кого нет пары, партнера.
© Carolyn Franks/Shutterstock (рамки фотографий)
Акис за прошедшие годы выпил так много ципуро, что, возможно, не верит своим глазам. Он видит себя самого – невинного и беззаботного. Чувствует комок в горле и говорит себе, что не нужно быть сентиментальным.
Ребенок, одетый как мужчина, смотрит на мужчину, плачущего как ребенок. Мальчик бросается прочь от девочек, взбегает по ступенькам.
В наступающих сумерках застыли стрелки часов, недвижен вечерний воздух. Акис оставляет, как обычно, горстку монет на металлическом столике и идет следом.
Мальчик, добежав до верхней ступени, поворачивает к церкви.
Акис подходит ко входу в храм. Шалуна и след простыл, но Акис видит, что церковная дверь распахнута.
Двадцать пять лет не был Акис в церкви. Он минует пулю в стене и входит внутрь. Дверь за ним захлопывается. В церкви очень торжественно; ее стены снизу доверху увешаны темными иконами. Он идет по проходу, останавливается перед алтарем, поднимает голову к кресту. Основание креста опирается на золотой череп с двумя скрещенными костями. Пустые глазницы, кажется, смотрят на Акиса, и он не может отвести от них глаз.
© Carolyn Franks/Shutterstock (рамки фотографий)
Акис поворачивается и видит мальчика в темной задней части храма. Мальчик в серебристом костюме смотрит на Акиса в упор, бросает ему вызов. Когда ребенок открывает дверь, его костюм ярко сияет в уличном освещении. А потом мальчик исчезает.
Акис выходит на улицу, но мальчика нигде нет.
Он пересекает площадь, направляясь к своей машине, и в этот момент слышит: часы бьют пять. Их снова завели.
Акис четверть века возил пистолет в машине. Время пришло. Они все заждались.
© Carolyn Franks/Shutterstock (рамки фотографий)
Я спросил у пары, что случилось дальше. В тот день Акис наверняка поехал в деревню и убил отца и брата бывшей невесты, но мать и дочь не тронул. Он не стал искать Савину, однако ее скорбь и чувство вины были, вероятно, страшнее смерти. Она не приехала на похороны, хотя бояться было нечего: Акиса Адамакоса арестовали в день убийства. Вероятно, Савина опасалась, что шафер может завершить месть.
Супруги из Нафплиона ничего не знали обо мне, так что не могли оценить иронию, ведь они рассказали мне историю обманутого человека.
Я зол на тебя за то, что ты сделала, за это убить мало.
Впрочем, даже если бы я вырос среди тех, у кого вендетта в крови, мне бы не хватило силы воли поднять пистолет, я уж не говорю о том, чтобы выстрелить. Печаль слишком сильно придавила меня.
Возможно, убийство приносит некий катарсис, но я уверен, что никогда не испытаю этого чувства.
Потеря женщины (или это была потеря лица?) четверть века пожирала Акиса Адамакоса. Но и спустя двадцать пять лет он не убил Савину. Возможно, он все еще томится