осмелели и на селения нападают. Грабят, насилуют, убивают. Народ к князю идёт за помощью, а князь сторонится их словно чужак. Видно, что силы нет у него. Капище воздвиг. Жрецы день и ночь в бубны бьют, да песни поют, а силы всё нет. Отвернулись от нас Боги. Теперь только беда одна. Может, что скажешь, Любич? Как дальше-то жить поживать? На своей земле чужаком себя чувствуешь и защиты ни от кого не добьёшься.
Любич молчал, нетрезвыми глазами высверливая дыру в чаше. Он всё слышал и понимал, но ответа на все эти вопросы у него просто не было.
– Проклятье на нас всех легло. – Голос подал Елизар. – После того, как князь братьев своих побил, всё и началось. Князь Минский Глеб не захотел повиноваться. Сжёг Слуцк, людей захватил меж Припятью и Двиной. В стан неприятелей Владимировых перешёл Ростилавович и Володарь. Русь по швам трещит. Может, скажешь, посоветуешь что делать-то? Ты рядом с князем ходишь, больше слышишь и больше знаешь.
Какое-то время в воздухе висела напряжённая тишина. Наконец Любич пошевелился и оторвал взгляд от пустой глиняной чаши.
– Вот оно значит как? Всё-то вы знаете и обо всём толковать можете? А не боитесь, что сейчас варяги заявятся, и за ваши вопросы вас на кол посадят?
Богуяр неожиданно ударил кулаком по столу.
– А пусть садят! Только не могу я смотреть на то, как мир наш чахнет, а вместо князя нами чужаки правят во главе с княжеским воеводой Добрыней!
– Цыц, дурень! – Любич оживился. Видимо при упоминании имени воеводы в его душе начался внутренний протест. Богуяр всё же достал его за живое, припоминая ему, как однажды Добрыня отобрал у Любича коня, которого купец держал в подарок князю. – Вижу, что жизнь не мёд у всех в Киеве. Слышу, как народ варягов поносит, да на Добрыню косится. Вижу, и как князь голову треплет от безысходности. Он варягам денег много должен, а где их взять не знает. Вот они сами и рыщут по домам да по хатам и всё, что плохо лежит, в мешки свои суют. Всё вижу, да только что делать не знаю, да и никто не знает. Князь совсем обессилел и веру потерял. Не помогают ему его Боги и знака никакого не дают.
– А правда, что у него в хороминах некий старик крутится и на веру свою иудейскую его подбивает? – Елизар забросил наживку и ждал, что из этого выйдет. – Сдаётся мне этот старик хазаретянин. Или я что не так понял?
Любич кивнул головой, вклиниваясь в навязанную ему беседу.
– Верно. Иудей тот с самой зимы проходу князю не даёт. То с одной стороны зайдёт, то с другой.
– А что князь?
– А что князь? Молчит и хмурится. Тот старик ему всё о крови напоминает. Дескать, в нём, в князе кровь иудейская течёт от матери. А что ещё говорит, то мне не ведомо. Они втроём с Добрыней запираются у князя, даже Рогнеду туда не пускают и целый день до вечера о чём-то толкуют. Только после этих толкований князь сам не свой ходит.
Любич неожиданно замолчал и совершенно трезвыми широкими глазами обвёл всю комнату, будто только что её увидел. Потом его глаза сошлись в щёлку
– А что