любовью и уютом. Потом ему позвонила женщина, и я случайно взяла трубку.
– Твой сын заболел, – сказала она.
Моему любимому приходили сообщения, которые я не смогла не прочитать. Список продуктов и лекарств. Детских продуктов и детских лекарств! Такие дают детям до двух лет. Но его сыну двадцать! И мой любимый должен был покупать их какому-то Степе!
Почему я тогда его не спросила об этом? Боялась, что придется сдирать кожу. А потом я увидела, случайно, и Степу, и Степину маму. Красивая женщина.
Я увидела все своими глазами. Чужая женщина, чужой ребенок. И мой любимый. Прямо возле нашего дома. Женщина очень худенькая, прямо крошка. И вся в белом – белое пальто, белые брюки, даже сапоги, по-моему, белые. Я никогда такое не ношу. Непрактично. Я шла из метро к дому, руки устали от тяжелых сумок. Я была в магазине и накупила всякого. Как и все влюбленные женщины, я стараюсь порадовать своего мужчину вкусными ужинами и завтраками. В тот день я накупила муки и капусты. Я ему готовлю пироги с капустой, а он мне сюрприз – чужую красотку, да еще и с ребенком. Прямо возле дома. Волосы у его красавицы длинные и черные, распущенные. Выглядиела она, как мадонна с ребенком на руках. Я остановилась, как будто наткнулась на стеклянную прозрачную стену. Стыдливо спряталась в арке, и выглядывала из-за стены. Красотка передала ребенка, видимо Степу, моему (или ее?) любимому. Он посадил ребенка на заднее сиденье в детское автомобильное кресло. Кресло он предусмотрительно достал из багажника. Интересно, когда оно там появилось? Вчера, месяц назад, год назад? Мадам в белом, изящно стуча каблуками, стройными ножками протопала к машине и уселась на пассажирское сиденье спереди. Не сзади, с ребенком, а спереди! Мой любимый что-то рассказывает ей, вид у него при этом покровительственный. Они уезжают на нашей машине. А я остаюсь с сумками стоять в грязной арке. Обычно тут по вечерам пьют подростки, а по ночам взрослые опустившиеся алкоголики. Одну алкоголичку я даже знаю по имени. Ее зовут Тамарка. Днем Тамарка стоит в метро на выходе с эскалатора. Она милостыню не просит, но ей все равно подают. От пьянства у Тамарки не осталось зубов, глаза припухли, как будто ее покусали пчелы, а губы настолько увеличились, что, кажется, что ей трудно говорить. Напившись, Тамарка горланит песни и матерные частушки так громко, что их слышно даже в квартире, если открыты окна. Хотя живем мы на третьем этаже. Поэтому кличка у нашей Тамарки Певица.
В арке все еще нет обычного контингента, хотя уже почти семь вечера. Нужно идти домой. Сейчас кто-нибудь придет, дольше оставаться тут опасно. Мои руки уже онемели от тяжести. И я перекладываю сумки из одной руки в другую. Глотая слезы, дохожу до подъезда, поднимаюсь на нашем старом медленном лифте. Долго ищу ключи и не нахожу. Я плачу и от слез не вижу содержимое сумки. В итоге стучу по входной двери сапогом. Мне открывает сын тетя Лены Димка. Димка плохо видит и часто пьет пиво. К концу дня он обычно доходит до такой кондиции, что вторую половину вечера на следующий день плохо помнит.
Несмотря