я высыпала на ладонь несколько таблеток.
Когда я только еще начинала свои кошмарные разъезды по миру, кто-то посоветовал в качестве лекарства от страха коньяк. Перед полетом я выпила в кафе несколько рюмок, после чего меня мучительно рвало на протяжении всего взлета. Возвращаясь, я мужественно вытерпела взлет и напилась уже в поднебесье. На этот раз меня рвало все двадцать минут снижения, пока самолет не коснулся земли. После этого я попробовала снотворное, но оно почему-то на меня не действовало. Заснуть ни разу так и не удалось. Но, во всяком случае, приняв несколько таблеток, я уже не визжала на весь самолет при малейшем толчке, а только обреченно зажмуривалась.
Посудина, которую насморочная стюардесса почтительно называла «судном», наконец набрала высоту. Отовсюду слышались щелчки расстегиваемых ремней, но я не спешила. Были ведь такие случаи, когда при катастрофе пассажира спасал исключительно пристегнутый ремень.
– Боитесь летать?
Я повернула голову влево, к соседке, которую до сих пор не удосужилась рассмотреть. Страх настолько затуманил мой рассудок, что я вообще не заметила, что рядом кто-то сидит.
Это была женщина лет сорока в строгом и очень элегантном сером платье с едва заметной серебристой вышивкой на воротнике. На ее лице – потрясающего цвета и с едва заметными морщинками у глаз – не было ни грамма косметики, в тщательно уложенных темных волосах мерцала седина. Я подумала, что в молодости она, наверно, было невероятно красива. Да и сейчас, если покрасить волосы и сделать макияж, даст фору многим молодым красоткам. Хотя…
Нет, не могла я представить ее с крашеными волосами и макияжем. Может, она и станет красивее, но потеряет ту мягкую естественность и обаяние, которые подействовали на меня странно успокаивающе. Ее лицо словно светилось изнутри, и мне показалось, что я знаю ее давным-давно. От нее пахло свежими, но в то же время чуть горьковатыми духами – и это запах тоже был мне хорошо знаком.
– Боитесь летать? – повторила она.
Я кивнула.
– А почему?
Ее вопрос меня ошеломил. Как это почему?!
– Самолеты часто падают, – прошлепала я шершавым, с трудом управляемым языком – снотворное все-таки давало о себе знать.
– Да, случается, – согласилась моя соседка. – Значит, вы боитесь не летать, а разбиться. Боитесь смерти. Но почему?
Тут уж я и вовсе не нашла что ответить. Она что, издевается? Как можно не бояться смерти? Найдется ли хоть один человек, который с чистой совестью скажет: «Да, я не боюсь!»?
– Чего именно вы боитесь? Боли, мучений? Того, что мир останется, а вас не будет? Разлуки с близкими? Или, может, неизвестности?
– Всего сразу, – подумав, ответила я. – Но неизвестности, пожалуй, больше всего.
– Все боятся неизвестности, – улыбнулась соседка. – Атеисты, например, боятся ее так сильно, что утверждают: за гробом ничего нет. Такая уверенность менее