– мы и так были уверены, что никакая ядерная катастрофа нам не грозит, а грозит она только гниющим империалистическим режимам Запада.)
Фильм нас буквально потряс. Картина последних дней человечества, умирающего, почти уже умершего, медленно и навсегда заволакиваемого радиоактивным туманом под звуки пронзительно-печальной мелодии «Волсинг матилда»… Когда мы вышли на веселые солнечные улицы москвы, я, помнится, признался АН, что мне хочется каждого встречного военного в чине полковника и выше – лупить по мордам с криком «прекратите… вашу мать, прекратите немедленно!» АН испытывал примерно то же самое. (Хотя при чем тут, если подумать, военные, даже и в чине выше полковника? В них ли было дело? И что они, собственно, должны были немедленно прекратить?) Разумеется, это было совершенно, однозначно и безусловно исключено – написать роман-катастрофу на сегодняшнем и на нашем материале, а так мучительно и страстно хотелось нам сделать советский вариант «На последнем берегу»: мертвые пустоши, оплавленные руины городов, рябь от ледяного ветра на пустых озерах, черные землянки, черные от горя и страха люди и тоскливая мелодия-молитва над всем этим: «Летят утки, летят утки да два гуся…» мы обдумывали все возможные и невозможные варианты такой повести (у нее уже появилось название – «Летят утки»), строили эпизоды, рисовали мысленные картинки и пейзажи и понимали: все это зря, ничего не выйдет и никогда – при нашей жизни.
Почти сразу же после совещания мы поехали вместе в Крым и там наконец придумали, как все это можно сделать: просто надо уйти в мир, где нет ядерных войн, но – увы! – все еще есть катастрофы. тем более что этот мир у нас уже был придуман, продуман и создан заранее и казался нам немногим менее реальным, чем тот, в котором мы живем.
Надо сказать, что придуманный мир Радуги действительно лишь самую малость менее реален, чем настоящий. Собственно, Радуга – своего рода большая Дубна, где ученые проводят эксперименты, ведут жаркие дискуссии и не щадя живота своего сражаются за право получить вне очереди оборудование для этих экспериментов. Только что именуется это оборудование не синхрофазотронами, а ульмотронами… Все это прекрасно встраивалось в тогдашнее состояние интеллигентных умов! Напомним: начало 60-х годов – время беспредельной веры в могущество науки, особенно физики. Именно тогда физики уверенно побеждали лириков, конкурс в физические вузы зашкаливал, а самым популярным мужчиной в стране был Алексей Баталов, сыгравший физика Гусева в «Девяти днях одного года». Поэтому целая планета, безраздельно отданная под эксперименты ученым, – это полностью в духе времени. А фантастический антураж не так и много добавляет: в конце концов, чем Волна так уж страшнее ядерного взрыва? Между прочим, говорить в начале 60-х, что не обязательно беспрекословно снабжать ученых всем, что они попросят для удовлетворения своего любопытства за казенный счет (цитируя, кажется, Льва Ландау), – а мораль «Далекой Радуги» именно такова – было близким к кощунству…
Но, конечно, «Далекая Радуга» – это повесть