невзрачный и долговязый.
– Да у него на экзамене и трояка не выпросишь, – отвечал приятель-очкарик, который и сам отчаянно трусил, а потому то и дело заглядывал в учебник, судорожно пытаясь освежить в памяти все триста семьдесят пять страниц убористого текста. – Мне знакомый студент рассказывал: в прошлом году профессор человек двадцать завалил. На пустяках! Да он и медалисту пару влепит – не поморщится.
Долговязый растерянно потер ладонью висок, достал из кармана шоколадку и принялся ее жевать, справедливо полагая, что глюкоза перед экзаменами не помешает. Очкарик же на пустяки отвлекаться не стал – уткнулся носом в учебник.
– Это я знаю… Это я расскажу… – торопливо шелестел он страницами. – Сначала они здесь захватили, затем туда войска перебросили, а потом…
А потом старомодные электрические часы, висевшие над входом в аудиторию, показали, что время пришло, и абитуриенты шагнули навстречу своей судьбе. Дерзай, абитура! И доцент Савушкин (шкиперская бородка и галстук мелким узлом) уже прохаживался по аудитории и просвечивал экзаменующихся рентгеновским своим взглядом, дабы вовремя углядеть, кто и где спрятал шпаргалку, а то и на какой коленке ее написал.
Рябцев откровенно скучал, рассеянно поглядывал на аудиторию. Все сидят, все пишут. Ну что же, очень хорошо. А вон тот, долговязый, в четвертом ряду, все время поворачивается к соседу слева – тому, что в очках. Интересно, это он просит, чтобы ему помогли, или же сам соседу подсказывает?
– Молодой человек! Да, вы, конечно… и рядом – тоже. Потрудитесь на экзамене сидеть спокойно, иначе придется вас удалить.
Кажется, проняло. Долговязый смущенно опустил голову, сосед и вовсе замер и не дышит. Тем не менее, Рябцев жестом подозвал к себе Савушкина, сказал, понизив голос:
– Вон тот, в четвертом ряду… Присмотрите за ним, Максим Юрьевич. Заметите, что списывает – не церемоньтесь: сразу же за дверь. Было бы что другое, а то – Отечественная история! Грех ее не знать.
– Хорошо, Михаил Иванович, я понял, – Савушкин разом подобрался, готовясь к возможным репрессиям. Оно и правильно, нечего свою историю у соседей списывать. Самому ее, Отечественную, надо помнить!..
Посидев для приличия минут двадцать, Рябцев отправился в свой кабинет, где долго пил кофе и просматривал полученный накануне «Исторический вестник». Еще раз прочитал свою статью, нашел ошибку в слове «окруженный» (потерялась одна «н»), в сердцах чертыхнулся и позвонил в редакцию журнала. На том конце провода извинились и пообещали виновного наказать.
– Гонорар за статью мы завтра же вам вышлем, – присовокупил к извинению редактор журнала. – А к Годовщине ждем от вас еще что-нибудь, в том же ключе. Пришлете? Обещаете?
– Я подумаю, – сказал Рябцев и положил трубку. С «Вестником» он решил пока не связываться.
Пообедав в университетской столовой, Рябцев