ответ. Прямо зацепиться не за что. Можно и «четыре» поставить.
Так, какой там следующий вопрос? «Историческое значение битвы за Город». Вот это другое дело! Рябцев даже улыбнулся от столь приятной неожиданности. Однако, покосившись на соседний стол, тут же придал лицу выражение академической задумчивости. И совершенно напрасно: доценту было не до профессора Рябцева. Судя по тому, как резво плясал по чужим работам доцентов карандаш, Савушкина ничего, кроме количества проверенных работ, в данный момент не интересовало.
«Об историческом значении Битвы написаны тысячи книг и сняты сотни кинофильмов, – бегло читал Рябцев фиолетовые строчки. – Вот уже семьдесят лет нас убеждают, что подвиг защитников Города останется в веках. И ветеранов войны все еще называют поколением победителей. А вот мой дедушка-фронтовик считает, что его обманули. Уже нет на карте мира государства, за которое воевали и погибли миллионы людей, а поле битвы давно принадлежит мародерам…»
На этом месте Рябцев взялся за дужки и принялся медленно стягивать очки с ушей, что всегда означало у него крайнюю степень задумчивости.
«Вкатить ему „неуд“ – и дело с концом!» – прорезалась в голове у Рябцева вполне законная мысль, но облегчения не принесла, а даже напротив, заставила профессора густо покраснеть, невольно выдавая в нем потомственного интеллигента.
Поправив очки, Рябцев снова взялся за экзаменационную работу.
«Каждый год у нас отмечают годовщину обороны Города, каждый год говорят об одном и том же одними и теми же словами, – читал Рябцев дальше. – Когда я учился в школе, к нам часто приходили ветераны, они много рассказывали о войне. Причем говорили об этом событии так, словно бы ничего более значительного в истории Города не было. Конечно, нельзя быть Иваном, родства не помнящим, но ведь сейчас совсем другое время и другая жизнь. А нас продолжают воспитывать на символах, которые общество само же и обесценило. Когда же мы, наконец, поймем, что любое, даже самое героическое, прошлое всегда менее важно, чем настоящее? А память о мертвых не должна быть значительней, чем забота о живых?..»
Здесь Рябцев поперхнулся и буквально оттолкнул от себя экзаменационную работу. Сердито засопел и потянул ее к себе. И снова оттолкнул, теперь уже нерешительно. «Зачем он так пишет?» – тоскливо подумал Рябцев. И неожиданно поймал себя на мысли… нет, просто вспомнил, сколько раз ему самому приходилось говорить и писать о том, что уже давно оставляло его совершенно равнодушным.
– Что-то не так, Михаил Иванович? – спросил Савушкин, уже с минуту украдкой наблюдавший за профессором.
– Нет, все в порядке, – Рябцев вернул очки на свое законное место, достал ручку и стал неторопливо свинчивать колпачок. – Вот, работу одну проверяю. Интересно юноша рассуждает. Я бы сказал: весьма! Хотя, на мой взгляд, и не всегда верно.
Здесь дверь отворилась, и в аудиторию заглянул декан Гусев.
– Так