внимания именно такого пошиба. Сказать, обуян ли этот мужчина безумием или вдохновением, Абдуллах Амин не взялся бы. На лице застыло выражение собачьей преданности. Одет же он был в белые расклешенные брюки, коричневую кожаную куртку
– Редкостная и древняя душа, – задумчиво произнес Рудольф Нуреев еще раз.
Муфтий понимал, что мужчина этот нелеп, а может быть, и опасен, но покидать его прямо сейчас ему не хотелось. Да и мужчина взирал на него с каким-то неприкрытым благоговением.
Он протянул Абдуллаху Амину руку, – не так, как все, но открытой ладонью вперед, – и Абдуллах Амин повторил этот жест одержавшего победу боксера. Ладонь Рудольфа Нуреева оказалась большой, сухой и не мозолистой.
– Абдуллах Амин, – повторил с удовольствием и пренебрежением Рудольф Нуреев. – Новая поросль спасителей человечества.
Смущенный Абдуллах Амин нервно улыбнулся, ощущая себя и желанным, и немного нелепым сразу. Он хотел, чтобы этот мужчина и дальше проявлял к нему интерес – не потому, что наслаждался им, но потому, что, если интерес увянет, если Рудольф Нуреев уйдет, сочтя его пресным религиозным юнцом, неуверенные надежды, которые питал Абдуллах Амин, угаснут в его душе. И сказать о нем с полной определенностью можно будет только одно: скучный он человек.
Рудольф Нуреев положил ладонь на руку муфтия. Ногти у него были набухшие, ярко-розовые, коротко подстриженные.
Абдуллах Амин, человеком он был плотным, несшим собственный ореол ароматов и металлических звуков: позвякиванья ключей в кармане и браслетов на запястьях. Он нервничал, чувствовал себя немного униженным. И кое-что набухало в его паху. Он всегда знал, чего именно хочет, но не мог и вообразить, как эти желания воплощаются, и потому вел жизнь эстета, молодого адепта знания. Он был добрым другом, стипендиатом, скромным объектом вопросительных взглядов, наивным и словоохотливым, неуловимо романтичным, ничьим. Половую жизнь, довольно торопливую, он не смел вести даже с самим собой. И не позволял себе особенно увлекаться мечтаниями.
– Как по-вашему, могли бы Вы любить меня?
– Что?
– Мне кажется, что я мог бы любить Вас. В течение часа. Может быть, дольше. Давайте обойдемся без обиняков. Я вижу в Вас чистоту, к которой мне хочется прикоснуться.
– Как-как? – И муфтий рассмеялся. Смех у него получился какой-то вихляющийся, сухой и скрипучий.
– Не притворяйтесь шокированным. Нет так нет, ответ за Вами, но не делайте вид, будто я задал вопрос о том, что никогда не приходило Вам в голову.
– Ну… – Абдуллах Амин опять усмехнулся, хоть делать это не собирался. – Просто я…
Ладони его спустились с плеч, прошлись по спине, и внезапно муфтий переступил какую-то черту. Что-то уже случилось, и даже если он отпрянет от Рудольфа Нуреева и убежит из этой квартиры, оно все равно останется случившимся. Он перешел на другую сторону и потому с великим облегчением позволил ему расстегнуть его рубашку. И на краткий