Дмитриевна там?
– А где же ей еще быть-то. Чай, пистоль заказывать приехала, – пожав плечами, ответил все тот же ветеран, Остап.
– Ясно. А ну-ка, посторонись, служба! – Задорно подмигнув стрельцам, Меншиков угрем скользнул между ними.
Те вновь не стали обострять. Приказа никого не впускать у них нет. Молодец же этот из царского круга, а потому и подозрений не вызывает. Ничего особенного в его желании стрельцы не увидели и слегка разошлись в стороны, давая ему пройти.
А вот приоткрывший дверь Алексашка очень даже увидел. Много чего увидел. Да какие, к ляду, пистоли! Плевать! Он такое увидел! Такое!
Спокойно. Только спокойно. Вот так, прикрыть дверцу, пока эти голубки его не приметили. И назад. Ага. Стрельцам что-то сказать надо.
– А ну его, братцы. Потом зайду, – махнул он рукой с видом человека, которому неприятности без надобности.
– Что так? Вроде рвался, а тут передумал, – вздернул бровь Остап.
– Да просто подумалось тут – бери ношу по себе, чтобы не падать при ходьбе. Дело-то у меня неспешное, а там царевна. А ну как осерчает. Чай, не княгиня какая. Цесаревичу нажалуется, а у него рука тяжелая.
Вот так вот. Новость новостью, но не след ронять себя в глазах окружающих. Мол, царский род – он царский и есть, а все эти князья, княгини и бояре идут лесом. А еще и намек на то, что его только сам наследник наказывает. Причем собственноручно. И судя по понимающим ухмылкам, Меншиков своего добился.
Единственное, что мог предпринять Иван, это вытянуться по стойке смирно, бросить руки по швам и, задрав подбородок, крепко сжать губы. Во всяком случае, ничего умнее ему в голову не приходило. Любой иной подход был чреват теми или иными последствиями. Позиция же стойкого непротивления могла послужить хоть каким-то шансом избежать сурового возмездия.
Правда, оставался еще вариант заполучить в лице царевны лютого врага. Ох, лучше бы не надо. Поруганная первая любовь. Это может остаться на всю жизнь. Если вы умудрились смертельно обидеть женщину, знайте, ваши проблемы только начинаются. Большие проблемы. И уж тем более если это касается Рюриковичей. Кровь у них – что гремучая ртуть.
– Ты чего, Ваня? – оторвавшись от него, но продолжая буквально висеть на шее, растерянно и вместе с тем обиженно спросила Лиза.
– Прости, царевна, но из этого ничего хорошего не выйдет, – все так же тянясь в струнку, четко, по-военному ответил сотенный.
– Ты о чем, Ваня? – недоуменно проговорила она, отступая от него на один шаг. – Я же знаю, ты меня любишь. Я это вижу.
– Это не имеет ровным счетом никакого значения, царевна.
Нет, только не отвергать и не отталкивать. Выставить себя и ее жертвами обстоятельств, но ни в коем случае не глумиться над пылающим страстью сердцем. Не сказать, что Иван был психологом, но он обладал богатым жизненным опытом и был отцом двух дочерей. Поэтому надеялся, что худо-бедно в этом что-то соображает.
– Почему не имеет значения? Мы любим друг друга…
– Ты