так, и мне стало страшно. Я подошла к кроватке и заглянула в нее.
4
– Ты действительно думала, что сможешь вечно держать это в секрете? – удивляется Эмма, перемалывая перец для нашего хумуса. Каждый вторник мы с Эммой ходим на йогу, а потом вместе ужинаем. Сэм играет в покер с Магуайром и еще несколькими коллегами.
Эмма всегда наклоняет набок голову, когда задает вопрос, – она делает так и когда смотрит телевизор, но при этом еще морщит лоб. Мы с Эммой знаем друг про друга почти все. Когда-то она жила рядом с нами. Мы вместе ходили в школу и на уроки балета, пока Эмма не заявила, что у нее слишком «крупные кости», чтобы успешно крутить пируэты. Сейчас она высокая и гибкая, но в детстве ее фигурка, по выражению папы, напоминала куропатку. Она таскала из картонной коробки, стоявшей у них на кухне, пакеты с чипсами и ела их в углу сада. А я, наоборот, была худенькая, и учителя часто допытывались у меня, нормально ли я ем.
Дома мы с ней любили наряжаться. Надевали старые мамины шубки и шпильки и отправлялись в магазин вместе с Пегги, маминой собакой. Пегги никогда не хотела идти со мной, упиралась, и мне приходилось тащить ее за собой на поводке. Много времени я проводила у Эммы дома. Когда у нас возникали проблемы или если мама с папой навещали Беллс в больнице, я ночевала у Эммы. Их дом был для меня почти родным. Эмма – единственная, с кем я могу говорить о Беллс, потому что она росла вместе с нами.
На лице Эммы появляется профессиональное выражение, от которого мне делается не по себе. Конечно, а как иначе?
– Если серьезно, то я знала, что Сэм увидит ее рано или поздно, – отвечаю я наконец.
– Ты серьезно? – Она макает питу в хумус.
– Да, пожалуй.
Эмма рассеянно крутит свою темно-каштановую прядь волос, сверля меня взглядом.
– Тогда это удобная возможность сказать ему про нее. Тебя ведь надо было подтолкнуть к этому. Иначе когда еще ты это сделаешь?
– Я никогда не собиралась делать из Беллс секрета, – возражаю я. – Он знает, что у меня есть сестра. Просто я почти ничего не рассказывала про нее, вот и все. Как-то речь не заходила.
– Ты ведь стесняешься ее, верно?
– Ничего я не стесняюсь, – огрызаюсь я, чувствуя себя беззащитной перед ней, словно она снимает с меня один за другим все мои защитные слои.
– Подумай сама: чем дольше ты будешь умалчивать о Беллс, тем труднее будет тебе при случае небрежно сообщить о ней. Не так ли?
– Сэму не свойственно любопытство. Мы вообще не говорим о наших семьях.
За все месяцы общения с Сэмом я узнала от него лишь крохи информации о его родителях. Его отец в молодости работал за границей. «Мы с матерью нормально жили, – заявил он, когда я спросила, скучал ли он без отца. – Даже прекрасно. Когда отец уехал, мама радовалась. Ей не надо было носить в чистку его одежду или ставить на стол ровно в семь вечера его чертов ужин. Она могла видеться с подругами. Брала меня на все вечеринки, – засмеялся он. – Да, мы