недоработки, или ещё хуже, за попустительство, хищения ли, а за неуважение профсоюза. Абсурд! Такого никогда ещё не бывало! Да на это никто и не пойдёт. Это просто не серьёзно! Так можно чёрте до чего доиграться при такой демократии…
Григорину, учитывая постановление Облсовпрофа, на очередном заседании Муниципального правительства был объявлен выговор. А также было принято решение: дать ему трёхмесячный срок на исправление допущенных ошибок.
Через три месяца – уволили. С корнем выкорчевали.
***
Через полгода, зимой, жители посёлка подведомственного ЖЭКХа едва не замёрзли.
2000г.
В тумане
…И вот середина лета. После тридцатиградусной жары, установившейся со средины мая, наконец, похолодало, и это миленькое погодное явление дополнилось долгожданным дождичком с небольшим градом. И теперь лопуху, картофельной ботве, и кое-где теплицам из старой плёнки – прелость не грозит. Град проделал в растительном мире дополнительные отверстия для вентиляции.
Такая была весёлая весна, такое обилие цветов, даже после неожиданного морозца в начале лета на ранние всходы, которые успели расцвести и разветвиться, и вот по всему этому, по этой красоте – картечью!
Василий Яковлевич, глядя из окна дачного домика на повалившуюся ботву картошки, на прибитые грядки морковки, чеснока и лука, на что всё ещё сыпал мелкий мутный бисер, не мог понять своего состояния. С одной стороны, вроде бы надо радоваться дождичку, а с другой – катастрофа! Вот и верь после этого обещаниям синоптиков и прочим местным предсказателям.
«Эх-хе… Никому верить нельзя. И некому пожаловаться, не у кого просить помощи…»
За территорией дачного участка простиралось огромное поле молодой пшеницы, покрытое, как дымкой, васильковой бирюзой. Не смотря на зловредность этих сорняков, поле без васильков не было бы столь живописным и оттого приятным для глаза, для души. Эта «казовость» чем-то ему напоминала российскую действительность, которую искусно прикрывают по телевизору эстрадой.
Особенно сейчас – после дождичка и града – васильки и ромашки, словно новой силой налились, ярче стали выделяться на фоне поникших злаков. Ветер, пробегая по полю, приглаживает пшеницу, как бы жалея. Прокатывается волнами сверху вниз к Залидовским лугам, и дальше, к Угре, и далее по левой её стороне до деревни Комельгино и села Дворцы. И, наверное, докатиться до Киевского тракта, который в ясную погоду виден отсюда, с возвышенности, и даже машинки, снующие по нему.
Если смотреть отсюда, с того места, где когда-то стояла деревня Сабельники, а теперь дачи, то невольно охватывает радостное ощущение от этой трогательной панорамы, не смотря на томившую последние годы грусть. Словно перед тобой лежит вся матушка-Россия, как на ладони: эти луга, поля, деревни… Вся она – его Россия. Тихая, загадочная, а в часы ненастья – унылая, обиженная, оттого ещё более пронзительно трогательная. Но он