столовой, а девчонка возвышается надо мной. Такое чувство, что челюсть у меня вылетела и валяется где-нибудь в Огайо. Я потираю ее, чтобы убедиться, что она все-таки на месте, а когда убираю руку, та вся в крови.
– Какого черта? – бормочу я. Слова выходят глухо и несвязно. Господи, кажется, она мне говорилку разбила. – Зачем ты мне врезала?
– А ЗАЧЕМ ТЫ В МЕНЯ ВЦЕПИЛСЯ?
Я перевожу взгляд на ее рюкзачок, на письмо, торчащее из кармашка, куда мне все-таки удалось его засунуть. Мне хочется сказать: «Поймешь позже», – но я не могу говорить, потому что вытираю кровь со рта.
Может, я и не узнаю́, кто есть кто, но лица всех находящихся в столовой обращены на нас, глаза пристально смотрят, рты то открываются, то закрываются. Девчонка продолжает возвышаться надо мной, и я говорю:
– Я встаю. Это на тот случай, если ты собираешься снова мне врезать.
Ко мне тянется рука, и принадлежит она высокому белому парню в дурацкой черной шапочке. Ненавижу головные уборы, потому что иногда единственная примета – это чьи-то волосы, а шапка их скрывает, и человека тоже смазывает. Я не уверен, принимать ли эту руку, но больше никто руки не протягивает, так что я разрешаю поставить себя на ноги. После этого сукин сын принимается хохотать.
Девчонка обрушивается на него.
– Ты козел!
Он поднимает руки вверх, как будто она наставила на него пистолет.
– Эй, это же не я тебя хватал.
– Может, и нет, но уверена, что ты тут тоже замешан.
Это дает мне повод думать, что парень, наверное, Дэйв Камински.
Потом на сцене появляется еще одна девчонка, темнокожая и разъяренная, с родинкой у правой брови, которая набрасывается на девчонку, в которую я вцепился.
– Ты его ударила? Ах ты, тупая овца! Он же тебя не бил!
Только Кэролайн Лашемп может орать так громко и визгливо.
– Я это заслужил. Не надо мне было в нее вцепляться, – отвечаю я, внезапно защищая давшую мне в зубы.
– Это она так тебе врезала?
Появляется еще один парень, с вытянутым подбородком и косматыми волосами. Я ищу у него на лице приметы того, кто он, но все сразу наваливаются на меня, и это просто кошмар, потому что я не знаю, кто из них кто. Все дергают меня, желая знать, что случилось, все ли нормально, все будет хорошо, не волнуйся, Джек. Я хочу, чтобы они отстали от меня и убрались прочь, потому что я вроде должен их знать, но не знаю, как будто у меня наступила амнезия. Они меня бесят, и мне хочется послать их подальше. Это ей нужно уделять внимание, а не мне. Виноват-то я, а не она.
– Черт, что случилось, Джекс?
Парень с вытянутым подбородком – Маркус, мой родной брат, потому что он так меня называл в детстве.
Но я не могу быть полностью в этом уверен, верно? Даже младенцы узнают знакомых людей. Даже собаки. Даже Карл Джамерс, которому по-прежнему – сколько лет прошло после начальной школы? – приходится считать на пальцах и который в прошлом году съел кошачьи какашки, потому что его на это спровоцировали.
Появляется охранник, расталкивая собравшихся. А потом и учитель (седые волосы, борода), пытающийся навести в столовой порядок. Пока он внушает всем, что не на что тут