Веспер золотой.
Старый дож плывет в гондоле
С догарессой молодой.
Остальные строки остались неразобранными.
Умирает Лев Сергеевич. Его жена отсылает в журнал «Библиографические записки» тридцать четыре письма Пушкина. Среди них автограф найденных стихов. И снова пытаются разобрать написанное Пушкиным: в печати появляются пять строк, но в ином порядке звучания:
В голубом эфира поле
Блещет месяц золотой.
Старый дож плывет в гондоле
С догарессой молодой.
Догорала молодая…
В приписке к стихам и в этот раз все то же сожаление: «Затем еще около 10 стихов совсем нельзя прочитать». Оставив в печати след только «бесподобного четверостишия», «Старый дож» сгинул на 100 лет, унося в небытие нерасшифрованную вторую часть стихов.
«Старого дожа» нашла студентка Историко-архивного института Оксана Богданова. Драгоценный листок хранился в альбоме автографов из собрания редактора «Библиографических записок» М. Полуденского. На обороте полоски, на которой держался автограф, было написано просто «А. С. Пушкин». Последнее исследование, как плод всех предыдущих усилий, относится к новейшему времени, к 1993 году, пусть его полностью и прочтет читатель:
Ночь тиха, в небесном поле
Светит Веспер золотой —
Старый дож плывет в гондоле
С догарессой молодой.
Ночь полна дыханьем лавра,
Дремлют флаги бучентавра.
Море темное молчит…
Нет, невозможно согласиться с Владиславом Ходасевичем, что многие пушкинские образы все меньше будут говорить поэтам, ибо неясно им виден мир, из которого почерпнуты эти образы.
Сила притяжения по-прежнему велика. Пушкинский стих делает «недвижное птоломеево небо расширенной поэтической вселенной…»
Вот и таинственный «Старый дож» заставил взыграть фантазию и воображение непохожих друг на друга поэтов. Аполлон Майков, так испугавший своей смелостью, если не наглостью, Константина Романова, был первым. И это случилось в 1887 году. Стихам Михаила Славинского, опубликовавшего в «Севере» свою «Догарессу», сопутствовало озадаченное молчание. И это был 1896 год. Владислав Ходасевич, продолжая пушкинский отрывок, публикует стихотворение «Романс» и вызывает этим поступком – «легкомысленное соседство с гением» – недовольство Куприна. Впрочем, и сам позже не включает «Романс» в свое собрание стихов. И это был 1924 год. Лев Токмаков переживает некое мистическое состояние: перед глазами, как огненные строки современной рекламы, является продолжение пушкинского «Старого дожа». И это был уже 1996 год. Конец века. Грядет 200-летний юбилей Пушкина – Токмаков утверждает, что, когда строчки сложились в стих, ему послышался смех. Впору спросить: «Не Пушкин ли смеется?» Но над чем или над кем смеялся? Или над поэтами, осмелившимися продолжить его стихи?
И правда, взяв пушкинский набросок о старом доже, все они сосредоточились на конфликте, заложенном