осмелясь наконец,
Про высокое преданье
Запевает им гребец.
И под Тассову октаву
Старец сызнова живет,
И супругу он по праву
Томно за руку берет.
Но супруга молодая
В море дальнее глядит,
Не ропща и не вздыхая,
Ничего не говорит.
Сникший, печальный дож приказывает возвращаться во дворец…
Догаресса Льва Токмакова напоминает современных прелестниц, независимых и нестыдливых.
Догаресса молодая
На подушке прилегла,
Безучастно наблюдая
Танец легкого весла.
Что красавице светила?
Что ей ход небесных сфер?
Молчалив супруг постылый,
Безутешен гондольер.
Не о том ли в знак разлуки
Над Венецией ночной
Льются горестные звуки
Баркаролы заказной?
Как видите, каждый из поэтов развернул, по сути, свой сюжет, но тема, тема одна! Почему только эту единственную тему, тему возраста, столь разные поэты, в столь разные годы – века(!) предложили Пушкину?
Поэты не захотели или не сумели увидеть, возможно, иной замысел в пушкинском наброске, иное развитие. А возможность была. Она появилась еще в 1856 году, когда высказывалась догадка, что автограф есть начало стиха под заглавием «Марино Фальери». Полвека назад готовы были склониться к этой мысли, справедливо заметив, что образ Фальери под пером Пушкина озарился бы новым светом, как это произошло с трагическими героями мировой литературы Дон Жуаном, Клеопатрой, Мазепой, Дмитрием Самозванцем, Анджело и Изабеллой и прочими, к кому обращался гений Пушкина. Но почему-то вдруг усомнились: «Неясно, что направило мысль Пушкина к образу Фальери?»
Предполагаемая дата написания «Старого дожа» – 1833 год. В тридцатые годы, когда появились «Повести Белкина», родился замысел «Истории французской революции» и кинжально заблестели образы мятежников разных устремлений в «Истории Пугачева», маленьких трагедиях, «Истории Петра», в «Дубровском», «Анджело», «Пиковой даме», «Медном всаднике» и «Капитанской дочке», – в эти творчески зрелые годы Пушкин всматривался в два мира: русский и европейский, в их соотнесенность и контрастность. Размышляя о «самостоянии» России в ряду европейских держав, он измерял европейское степенью его соответствия особенностям русской истории. На этом его пути из небытия встал человек, для которого личное достоинство оказалось превыше всего. В венецианском Дворце дожей, в огромном зале Большого Совета, где собирались все патриции Венеции, достигшие 20 лет, и чьи имена были занесены в «Золотую книгу», где своды зала украшены тяжелыми золочеными рельефными орнаментами, служащими «рамами» для живописных композиций Тинторетто, Паоло Веронезе, Пальмы Старшего, идут по карнизу портреты 76 первый дожей Венеции, обвенчанных в знак власти с морской стихией. Один из портретов закрыт черным крестом и смертным приговором. Это портрет Марино Фальери, избранного дожем в 1354 году в печальную эпоху попрания республиканских законов. Как гласит легенда, молодая жена 80-летнего Фальери была оскорблена патрицием. Была