все не по-настоящему, – сказал себе Чет, с трудом поднимаясь на колени. – Как это может быть настоящим?» И все же ужас, который он испытывал, неистовая потребность бежать от этого безумия – все это было реальным. Он попытался встать, пошатнулся и упал навзничь, приземлившись на руки.
Ламия приблизилась к нему, опустилась на колени и обхватила его руками.
– Ну, ну, не бойся, дорогой. Все уже в порядке. Не бойся их. Что же делать, если они стали такими. – Она притронулась к его лицу, и Чету показалось, что ему опять шесть. Ламия: тепло и любовь, луна и звезды, надежная гавань. Все, чего ему хотелось – свернуться калачиком у нее на руках.
– Единственное, что может облегчить их страдания – это доброта, – прошептала она.
Острая боль хлестнула поперек горла, что-то влажное и теплое хлынуло вниз по шее. В руках у Ламии Чет увидел нож, тот самый, из ее ящика, со змеей на рукояти. Теперь он был в крови.
Она смотрела на него нежным, любящим взглядом, и серебряные искры в ее глазах вспыхивали, пульсируя, и медленно кружились, и все вокруг тоже начало кружиться.
Чет попытался поднять руку, но она стала немыслимо тяжелой. Мир вокруг тускнел, погружаясь во тьму. Он закрыл глаза; его сознание медленно угасало.
Глава 6
Чет открыл глаза и попытался сфокусировать, но у него не получалось. Все вокруг купалось в серебристом свете. Он поднялся на ноги, не ощущая собственного веса. Голова кружилась, будто он вот-вот опять потеряет сознание. Он схватился за голову; ему с трудом удавалось сохранять равновесие. Вокруг все было расплывчатым, будто в дымке, и каким-то выцветшим. Даже доносившийся снизу прибой звучал как-то глухо.
Он услышал хлюпающие звуки, словно какое-то животное лакало жидкость. Повернувшись на звук, он увидел – еле разобрал – очертания сгорбленной фигуры. Он сморгнул, мир стал чуть более четким, и он разглядел, что это было не животное, а человек, женщина. Она стояла на четвереньках, оседлав чье-то тело, кажется, мужское. Чет моргнул опять, и зрение прояснилось, вот только он сразу же пожалел об этом. Как бы ему хотелось никогда не видеть того, что он увидел. Ламия – вот только это была не она: слишком длинные, слишком тонкие руки и ноги, кости выпирают, натягивая ветхую плоть, позвоночник шипами уперся в ткань платья на спине – сгорбилась над лежавшим мужчиной. Приникнув к его горлу, она, постанывая и кряхтя, лакала и чавкала.
– Бабушка?
Она медленно подняла голову; лицо у нее было чересчур вытянутым, как морда у козы. Кровь сгустками стекала по подбородку, по шее, по груди, клейкими нитями свисала с белоснежной гривы волос. Ее глаза – маленькие серебряные глазки с черными щелками зрачков – уставились на него, пульсируя. Она улыбнулась.
– Чет, я думала, все потеряно, но ты… ты спас меня. Я люблю тебя, дитя. Я всегда буду тебя любить.
Чет взглянул на тело, на лицо человека, оседланного бабкой. Увидел собственные лицо, свои глаза, пусто пялящиеся на него в ответ, и откуда-то из самой глубины к нему пришло понимание. Он прижал руки ко рту.
– О, нет. О, нет… нет… нет!
– Пойди, поиграй, Чет.