ушами и на сгибах локтей, затем завладела картонкой с пудрой и стала обильно пудриться. Я чихнула.
– Звать как? – строго спросила барышня.
– Геля, – ответила я, давя в себе желание присесть в книксене, поскольку в тоне собеседницы мне послышались маменькины интонации, коим я противостоять не могла.
Хористка была хорошенькой – обладала той самой юной красой, которую не могли скрасть ни вульгарные одежки, ни обилие краски на лице. Моложе меня, лет семнадцати, наверное. Но в ее карих глазах сквозила некая умудренность жизнью, которую я, девочка домашняя и залюбленная, приобрести в свои годы не успела. Барышня хмыкнула, имя мое одобряя:
– А меня – Жозефина.
Я тоже хмыкнула – востроглазая моя попутчица со своими смоляными кудряшками своему псевдониму очень соответствовала.
– Это не прозвание для сцены, – правильно расшифровав изданный мной звук, пояснила барышня. – У меня и в метрике так записано. Родители мои очень синематограф обожали.
– Жозефина и история коварного обольщения? – уточнила я.
Та кивнула.
– А как же тебя родители одну в дорогу-то отпустили, дитятко?
– А чего такого?
– А того, что фильме этой лет пять от силы.
Жозефина дробно рассмеялась:
– Выкупила ты меня, лисица рыжая! Не мое это имя – Матреной кличут. Матрена Ивановна Величкина.
Она степенно поклонилась.
– Мещанского сословия, осьмнадцати годочков от роду. Еду в Мокошь-град в столичном театре пробы проходить. Ежели повезет, увидишь меня на сцене. Это ежели тебе повезет, билеты-то на представления недешевы.
Матрена-Жозефина была права. Если повезет… Но я не за театрами путешествую. Однако ее официальное представление требовало такого же обстоятельного ответа.
– Евангелина Романовна Попович, дворянского звания. Путешествую из Орюпинска Вольской губернии.
– За какой надобностью? А ну как тоже в театр поступать?
Я покачала головой:
– Сыскарем в разбойный приказ.
– В жандармы? Врешь! Не бывать тому, чтоб бабу в разбойный приказ оформили!
Матрена развернулась ко мне всем телом, только юбки ее многослойные взметнулись, пыль разгоняя, руки в бока уперла и давай на меня наступать с видом самым что ни на есть угрожающим.
Перфектно! Теперь барышня в ажитации, а я у нее в плену. И что при такой оказии делать предписано? На помощь звать?
– Вот те крест! – Я широко перекрестилась. – Только не в жандармы, те конные, а я… по сыскному ведомству буду.
– Не верю! – Барышня остановилась, но не от моих слов, а оттого, что идти ей было уже некуда, дальше начиналась я.
– Три года назад наш августейший монарх для всей империи Берендийской указ издал, что женщины наравне с мужчинами на благо Отечества трудиться допускаются. И нет по тому указу разницы, кто служит – мужик али баба, а принимаются в расчет только усердие да таланты.
Ну,