подходит очередная укумбийская шикка. И вовсе не потому, что у леди был возлюбленный пират, погибший в какой-нибудь жаркой битве за полторы дюжины рулонов чангайского шелка. Просто сердце ее рвется на части при взгляде на совершенство корабельных форм. Скажу тебе по секрету, даже мой дворецкий вполне может украдкой пустить слезу, наблюдая за гонками амобилеров. То ли от умиления, то ли просто печалясь по тем временам, когда он сам лихо носился по полю для соревнований, рискуя свернуть себе шею на всяком крутом повороте. Кто его знает. Все люди разные, сэр Макс, и реакция даже на самые простые вещи бывает совершенно непредсказуемая.
– Вот как!
Я попытался представить плачущего Кимпу. Но ничего не вышло. Воображение отбивалось от меня руками и ногами, пронзительно вереща, что не позволит так зверски себя эксплуатировать. И его можно было понять.
– Тем не менее я согласен считать слезы третьим совпадением, – неожиданно заключил Джуффин. – Ты совершенно прав, пока все так шатко и зыбко, имеет смысл сперва хвататься за любую опору и только потом разбираться, что она собой представляет. Вот когда встанем на ноги потверже, сможем позволить себе быть придирчивей.
– И это еще не все! – торжествующе сказал я. – Перед тем как исчезнуть, этот тип шепнул Нумминориху: «Когда я был дитя и бог». Тебе эта фраза ни о чем не говорит? Правильно, и не должна. Это просто цитата. И я знаю, откуда он ее выдрал.
– Хочешь сказать?..
– Именно. Рядом с Нумминорихом стоял мой земляк. Его спящее тело лежит сейчас в мире, который я успел очень неплохо изучить. И стихотворение это помню – не целиком, фрагментами. Но это как раз совершенно неважно. И знаешь, что я тебе скажу? Мне кажется, там, у себя дома, он – старик.
– Из чего такой вывод?
– Из текста, конечно. Стихотворение написано от лица старика, скорбящего о временах, которых не вернуть. И об утраченной детской способности ощущать себя бессмертным, а мир – полным чудес. Понимаешь, если уж он стал цитировать эти стихи первому попавшемуся незнакомцу, значит, они все время крутятся в голове. Причем во сне. Наверное, очень много для него значат. Не знаю. Но пока мы только громоздим одно смутное предположение на другое, чем моя версия хуже прочих?
– Ничем, – согласился Джуффин. И ухмыльнулся: – Надо же! Меньше всего я ожидал, что ты станешь рассуждать о поэзии. Я, конечно, говорил, что мне очень не хватает сэра Шурфа. Но имел в виду вовсе не его удивительную способность незаметно свести любой разговор к лекции по литературе. И даже не неподражаемое умение носить свои убийственные перчатки так элегантно, словно они не вышли из моды полторы тысячи лет назад. А великий дар составлять годовые отчеты такой немыслимой красоты, что придворные бюрократы, собравшись в узком кругу, цитировали их друг другу, как древние поэмы. Вот чему тебе следовало бы у него учиться, а не всякой милой ерунде вроде литературоведческих исследований и прогулок Темным Путем! Впрочем, ладно. Я и сам понимаю, что хочу невозможного. Забудь.
Но