пониманием жизни и искусства…
Но ей “душно”, она в “темном царстве”! Как Катерина в “Грозе”! Она бы покончила с собой, но религия не позволяет.
С неким П. они пишут комедию “Провинция”, по-видимому, о нравах российской глухомани, столь далекой от мирового просвещения и науки. Она отправляет свои стихи в газету “Северный край” под псевдонимом Е. Нерехтская…
Но ей “душно”! “Темная ночь, на улицах ни души, слышно, как моросит мелкий дождь”.
Конечно, можно посмеяться над этим и сказать, что девушка просто дурила и не ценила возможностей, которые предоставляли ей семья, школа и система женского образования, сложившаяся в России к концу XIX века. В это время она превосходила все европейские аналоги. И не только потому, что основы ее закладывали такие выдающиеся теоретики и практики педагогической науки, как Н. И. Пирогов, К. Д. Ушинский и Н. А. Вышнеградский, но и благодаря финансовой поддержке, которую оказывало российское государство образовательным учреждениям Мариинского ведомства. Уже в 70-е годы традиционно немецкое руководство российского просвещения признавало, что “среднее женское образование лучше в России, чем в самых просвещенных государствах Западной Европы” и женские школы Мариинского ведомства “по учебному курсу выше и определеннее, чем прусские höher Töchterschulen[14], при преобразовании которых в 1872 году образцом в учебном отношении послужили русские женские гимназии и институты”.
Но в том-то и дело, что все это великолепное образование оказывалось для Лизы бесполезным грузом. Ну хорошо, она получит отличное образование. Но зачем? Зачем она изучала новые и мертвые языки и читала такое количество книг? Чтобы отправиться учительницей прогимназии в Нерехту? Чтобы там готовить таких, как она, бедных Лиз с несоразмерно их положению высоким образованием и умственными способностями? Чтобы эти девочки еще больше страдали, чем если были бы глупыми и невежественными?
И Лиза начинает догадываться, что главный-то вопрос заключается не в образовании. В самом устройстве мира есть какая-то порча, которая не позволяет ей стать человеком в том смысле, в каком она это слово начинает понимать. А она, как все молодые и образованные люди своего времени, понимает это слово в героическом ключе – только так! “Человек – это звучит гордо!” – вскоре вслед за Ницше объявит новый русский пророк. Вот и для Лизы человек – это гений! Это может быть и Наполеон, и отец Иоанн Кронштадтский, и Лев Толстой, но уж точно не Петя! А она-то, Лиза Дьяконова, кто?
Вот она читает “Страдания юного Вертера” Гёте и плачет над книгой. “Боже, как счастлив тот человек, который может создавать великие произведения, как счастлив тот, кто, умирая, оставит по себе бессмертное наследство!”
Но тут же Лиза невольно сравнивает себя – нет, не с Гёте, конечно! – а с его героями. Кто она в этом сюжете? Не Вертер уж точно! Впрочем, “теперь нет Вертеров”. “А Шарлотты? Они-то, может быть, есть… Но ведь Шарлотта без Вертера была бы ничто”.
Шарлотта без Вертера
Настоящей героиней ее души и образцом для подражания