Вяльцевой я поставил на своем столе. Все, кто приходят, спрашивают, кто это. Я отвечаю:
– Это Настя, моя возлюбленная.
И подробно рассказываю о своем необычном романе. Все охают и ахают, все восхищаются Настей, говорят – красивая. Но жена сказала:
– Совсем ты, Алексеев свихнулся на старости лет! Мало тебе, что ли, живых женщин?
1942 год. Осень. Фергана. В школе на завтрак дают «затируху» – мучной суп особого рода. Муку сначала спрыскивают водой и «затирают», отчего она скатывается в комочки. Развариваясь, комочки увеличиваются и суп как бы густеет. Затируху нам наливают в жестяные кружки, которые мы приносим из дому. Изредка эту похлебку готовят на отваре из костей и требухи, и тогда она кажется невероятно вкусной.
20.5
Ощущение «доживаемости» жизни становится все отчетливее. Творческие экстазы навещают меня все реже, и женщины волнуют меня все меньше. Лучшие годы мои, как видно, миновали. Близится старость.
Часы, проведенные в одиночестве среди природы – на берегах озер и извилистых лесных речек, в полумраке дремучих еловых зарослей и на солнечных полянах, – были самыми светлыми в моей жизни. Там, на природе, наступали минуты, когда душа моя ликовала, пела и бесстрашно парила над безднами. Эти минуты были подобны векам. Время, пронизывая меня, уносилось в прошлое, я был ему неподвластен. И глядя на зеленую гусеницу, ползущую по стеблю иван-чая, я понимал, что она тоже бессмертна.
23.5
Размышления о нонсенсе.
Нонсенс у Кэрролла, у сюрреалистов и абсурдистов. Нонсенс у меня.
Я его не заимствовал, я его сам изобрел, не зная, что он уже давным-давно изобретен. «Алису» я читал в детстве и, разумеется, по-детски, не воспринимал литературных тонкостей.
Но я отлично помню, с чего все началось. Все началось со стихотворения «Чем пахнет солнце», написанного мною в 57-м году. Тогда оно было одиноким среди прочих моих, «правильных», рифмованных стихов, но его своеобразие, его таинственность меня волновали, и я часто его перечитывал, пытаясь понять, в чем его секрет.
Секрет его был заключен в нонсенсе, а нонсенс состоял в том, что я воспринимал солнце как некий съедобный сочный плод, вроде апельсина, и даже намекнул на то обстоятельство, что и все прочие, подобные солнцу светила тоже вполне съедобные.
C 63-го года нонсенс становится обязательным элементом моего поэтического стиля. Его поэтика заменила мне рифму и традиционные поэтические размеры.
В рецензии на мою первую книжку И. Малярова написала, что я добрый сказочник. Пусть будет так – я добрый и немножко хитрый сказочник, почти как Льюис Кэрролл.
24.5
Национализм – религия маленьких и недобрых людей. Сбившись в кучку, они кричат: «Мы, немцы, лучше всех!», «Мы, китайцы, самые хорошие!» И им начинает казаться, что они уже не маленькие, а большие.
25.5
Прозрачные, совсем прозрачные, неподвижные глаза Лены В. Глаза смотрят мимо меня, куда-то в бесконечность.
Лена слепая. Она живет во Львове