с верстака.
– Да ну?! – Папа улыбался, – напугал! Иди, давай, в дом. Отдыхай. Мешки вон под глазами.
– Ага, – я вздохнул. Почувствовал нарастающую усталость, пошел в дом.
Мама трудилась на кухне. Пахло чем-то ароматным, вкусным, домашним.
– Мам! Я тебя люблю!
– И я тебя, солнце!
Маму только слышал, но почему-то точно знал, что она улыбается. Тихонько пробрался в комнатку, где стояли наши с Юлькой кровати. Юля ещё не вставала.
– И тебя люблю, – прошептал я.
Стянул с себя одежду, плюхнулся на свою скрипучую кровать, прижался щекой к холодной подушке и моментально заснул.
Спал будто в черной плотной вате – мягко, крепко, глухо.
Открыл глаза. Ярко. День.
Юлькина кровать пустая и, как обычно, не заправленная. Натянул перепачканные краской и еще чем-то черным шорты. Вышел из спаленки. Сначала показалось, что дома никого, потом услышал сопящую на лежанке бабушку. Глянул на часы: полпятого – бабушка в это время всегда дремлет. Потихоньку пробрался на кухню, отыскал блюдо с пирожками, налил холодного чаю. Минут десять лениво жевал мягкое тесто и глотал переслащенный бурый напиток, глядя в окно.
Что-то напевая, в дом вошла мама. Принесла разношерстную зелень, немытую морковь, кривые свежие огурчики.
– Выспался, Егорушка? – спросила она ласково.
Я кивнул. Не люблю разговаривать спросонья.
Не допив чай, поплелся во двор искать Юльку.
Заглянул на веранду – нет, в бане тоже. Может, ягоды собирает, подумал. Пока перепробовал все ягоды, что росли за домом, чуть было не забыл о поисках. Черноплодная рябина связывала рот, красная сладко кислая смородина целыми веточками попадала за щеку, чёрная смородина лопалась на зубах и растекалась своей непревзойденной сладостью, а птичья ягода (настоящего названия я до сих пор не знаю), как обычно, съеденная подчистую мелкими пташками и сороками, так и не попала мне на язык.
Юльку обнаружил в беседке. Она сидела на лавке, обняв колени, смотрела в сторону. Щеки ее были красными и влажными.
– А я тебя ищу везде. Ты чего?
Она не реагировала. Не оборачивалась.
Юлька встречалась с Сашкой. Он также приезжал на все каникулы к бабушке с дедушкой в нашу глухую деревеньку. По вечерам местная молодёжь от 14 до 18 собиралась на крыльце старого полуразваленного склада. Кто-то пил, кто-то пел, кто-то курил папиросы «Прима» на двоих, кто-то жег костёр и рассказывал байки. В общем, все были довольны и заняты. Парочки сидели там час-два, а потом разбредались кто куда. Вот и Юлька с Сашкой так же бродили до первых петухов по тихим проселочным дорогам, соединяющим нашу деревню и ещё три поселения. Юльке едва исполнилось пятнадцать, Сашка был чуть старше. Наверное, они разговаривали о какой-нибудь ерунде, целовались и миловались. Их дело. Короче говоря, из всей этой подростково-сельской романтики вышел большой и предсказуемый пшик.
– Он меня не любит! – Ревела Юлька, отдавая скомканному носовому платку влагу.
Я