без имени.
На Михайловича пришли документы. Отслужил солдат службу долгую, двадцать лет служил, да еще пять. Службу долгую, службу горькую. Только не было у Михайловича ни семьи, не жилья. Не заслужил наверно. Были только мы, и тех хотят отобрать у старшего прапорщика. Прощался он уже было с нами, восемь лет мы провели вместе, изо дня в день он вел нашу обойму. Показывал он нам свои последние фотографии, там, где он на море, город Баку, Сумгаит показывал, Хачмас, Махачкалу. В Дагестане ему нравилось, люди там хорошие, говорил он. Уеду где ни будь в горы, буду овец да баранов пасти, как вас эти годы пас. Я с удовольствием смотрела на море, на фотографиях оно было маленькое. Ну где здесь много воды? -думала я. Я не могла представить нашу жизнь без Михайловича. Он для нас был всем – и папа, и мама. Действовал по уставу, но частенько и на подзатыльник можно было нарваться, за дело. Я стала взрослей, сентиментальней, все чаще снимала со стены талисман и бегала тайком в свое потаенное место, и плакала, жалуясь маленькому медвежонку о превратностях своей судьбы. Мне жалко было себя, жалко Михайловича, жалко, что родилась некрасивой неудачницей. Груди мои окрепли и начали неприлично набухать (Перед марш-броском я их перевязывала куском материи. Мне было стыдно. И непривычно болели соски, натертые мокрой майкой), а все остальное тело, через светившуюся насквозь худобу, оставалось таким же угловатым, как чурка, вырубленная топором. У меня началась Медузина болезнь, Баба Дуся говорила, что все бабы, рано или поздно ею болеют, и что все в этом мире от бога, и бог наказал этой болезнью всех женщин за какие-то грехи. Я не кидалась на всех, как остервенелая, с кулаками, просто молча, стиснув зубы валялась на кровати и вспоминала все свои грехи, но все же больше склонялась к версии, что это Медуза инфекцию занесла, когда мы от кляссеров прятались на белой скале. Летучие мыши эту скалу облетали за версту от общежитий. Заболела только я, ведь никого из других девочек болезнь не прихватила. Дура бестолковая, нам в обойме еще эпидемии не хватало. С омерзительностью, я тщательно прятала гигиенические принадлежности, мне казалось, что от меня воняло хуже, чем от Нумизмата. Но слава Кавказу, болезнь быстро закончилась, я резко выздоровела, во мне появилось столько энергии, что могла бы землю перевернуть. А трехчасовой марш-бросок-так это элементарно. В своем тринадцати летнем возрасте, я была еще так наивна, но жизнь продолжается. Михалыч о чем-то долго говорил с командиром военных. Заказал вертолетчикам два «Еревана» пятерки, потом они с командиром говорили целую ночь, а утром вызвали вертушку и улетели по срочным делам. (Похмеляться полетели скотины,-громко возмущалась баба Дуся, вытирая мокрой тряпкой пыль с подоконников нашей казармы). Переговоры закончились успешно, Михайловича оставили в нашем подразделении, числился он, как вольнонаемный, а дальше, мы особо не задумывались. Оказывается, в наше время и такое возможно. Контракт с Михайловичем заключили на целых три года. Он ходил довольный, как индюк,