снадобий всяких!
Пошарил и вытащил флакон с какими-то кристаллами зелёного цвета. Открыв крышку, понюхал, сморщился и протянул Эливерту. Разбойник поднёс флакон к лицу Соур. Девушка дёрнулась, застонала, попыталась отмахнуться от зловонного лекарства, но рука её безвольно упала. Наконец, она открыла глаза, в недоумении оглядываясь по сторонам.
– Как Вы? Что с Вами случилось? – тревожно спросил Кайл. – Вы что-то увидели, кто-то напугал Вас?
Соур лишь отрицательно мотнула головой.
– Вас никто не укусил? – обеспокоенно оглядывал её Эливерт. – Змея? Или ещё какая-нибудь гадина?
– Нет, нет! – фрейлина Лиэлид попыталась сесть, но удалось ей это только с помощью Кайла.
– Может, Вы съели что-нибудь… Что не стоило есть? – неуверенно предположил Северянин. – Какие-нибудь ягоды? Вы не трогали никаких цветов или плодов?
– Ах, милорд Кайл, что за глупости! – Соур, кажется, пришла в себя окончательно. – Я же не коза какая-нибудь! Мне просто стало дурно. Я, должно быть, утомилась в дороге.
Она поднялась и, забрав сундучок из рук Кайла, отошла прочь.
– Лучше бы она была козой! – негромко буркнул Эл. – Пустоголовая гусыня! Рыжая, идём ужинать! Наир, как там наша похлёбка?
После того как подкрепились, вечер коротали у огня. По кругу передавали келлроу. Кайл спел пару проникновенных баллад, и Настя вновь почувствовала, как защемило в груди.
Ну, разве бывают такие мужчины? Да это же ангел во плоти!
Эливерт в этот раз тоже не пренебрёг инструментом. Спел задорную песенку о вольной жизни разбойничьего братства.
Настя вспомнила про любимого Высоцкого, запела балладу о Робин Гуде.
Здесь с полслова понимают,
Не боятся острых слов,
Здесь с почётом принимают
Оторви-сорви-голов.
И скрываются до срока
Даже рыцари в лесах:
Кто без страха и упрёка —
Тот всегда не при деньгах!
Песня пришлась по душе всем. Пришлось рассказывать историю знаменитого разбойника. Эл сначала поржал, что глупо подставлять свою шею, ради того, чтобы раздать всё награбленное. Потом прикинул, что у богачей сколько ни грабь, всё равно останется ещё немного – значит, можно и раздать, и себе притырить! И счёл, что славный Робин был парень хитрый и дерзкий, и не грех такого отчаянного героя воспеть в балладе. Потому песню великого барда попросили на бис ещё несколько раз.
Настя не возражала, спела. Эл, что запомнил, подпевал.
И живут да поживают,
Всем запретам вопреки,
И ничуть не унывают
Эти вольные стрелки.
Спят, укрывшись звёздным небом,
Мох под рёбра подложив.
Им какой бы холод ни был,
Жив – и славно, если жив!1
Настя снова чувствовала, что живёт! Она наслаждалась этим вечером, и даже песня эта теперь звучала для неё совсем иначе. Потому что теперь она сама была частью такой истории, легенды,