дорогая. Они вас не убьют – а наслаждение познаете, какое и представить невозможно. Взгляните на меня – бывало, я услаждалась страстью двенадцати мужчин сразу, и вот, как видите, красивая, счастливая, живая!
Ноги Кримхильды подкосились, и она едва нашла низкий скамн. «Двенадцать мужчин и София», – гремело в голове недавней галльской скромницы, но сцена, соответствующая этим словам, не укладывалась в её сознании. А София, подсев рядом, доверительно прибавила:
– Вам, милая, советую начать с двух или трех, – и далее в течение десяти минут следовали рекомендации определенного свойства, которые автор воспроизводить не станет, дабы не смущать моральные устои благовоспитанного читателя; что же до читателя без комплексов и предрассудков, то у такого, безусловно, должно быть развитое воображение.
Итак, повергнув бедную Кримхильду своими советами в краску и стыд, София незаметно удалилась.
В дверях палаты она столкнулась с красивым молодым человеком, облаченным в калазирис мандатора. Больше у дверей никого не было, и София, едва взглянув на молодого человека, поняла, что он подслушивал. Гнев воспылал в ней, но вспомнив, кто это такой, она лишь улыбнулась и игриво промолвила:
– Ах, ты, негодник, князь Димитрий Адрин! Куда бы мне тебя сослать, и так, чтобы ты перестал преследовать меня?
Они были ровесники, вместе поступали в Императорский Университет и одно время были весьма близки. Тит Юстин был бы рад такому зятю – фамилия Адринов, восходящая к Беренике Фортунате, считалась одной из самых уважаемых в Империи, и представители её не раз составляли достойные партии сыновьям и дочерям Юстинов. Димитрий был умен, сверх того, он был прирожденный организатор и обещал достичь высот в медицине, к которой испытывал стремление. Амбиции погубили его – вернее, погубила его София, равно и многих других, возомнивших о себе больше, чем они, на её взгляд, стоили. Сеть интриг, в которую по воле Софии угодил Димитрий, затянула его, а выбраться он не сумел. Со временем Димитрий всё прекрасно понял, но мстить возлюбленной не стал; подобно большинству неудачливых воздыхателей Софии, он продолжал её любить, безнадежно и безответно; сказать точнее, он обожал её – но, не желая растворяться в кругу таких же столичных неудачников, сам напросился в Киферополь, надеясь быть подальше от блистательной Софии и ближе к делу своей жизни. К двадцати восьми годам он дослужился до должности заместителя директора Имперского центра рекреации и реабилитации. Но нынче глава Центра был в столице, и Димитрий Адрин исполнял его обязанности.
Впрочем, если бы София Юстина действительно стремилась поскорее навестить Кримхильду, ей не отказал бы и сам директор.
– Ты более не властна никуда меня сослать, – с улыбкой ответил Димитрий.
София пожала плечами.
– Я вернусь. Не веришь?
– А мне казалось… мне казалось, ты рада жить в горах, с Марсием Милиссином!
Нотки ревности были слишком отчетливы, чтобы София могла позволить себе