перед его исцелением).
Пустыня. Знойный полдень. Вокруг, куда ни кинь взгляд, только один цвет – режущая глаз жесткая белизна. Бескрайние барханы песка идеально алебастрового оттенка. В самом зените жестокое, ярое, ослепительно-белое солнце. Даже небо бледно-молочного цвета, лишь с еле заметным флером тончайшей голубизны. Ни единого облачка. Барханы, светило и свод над головой. Больше ничего.
Он совершенно голый. Кожу нещадно жжет. От разъяренного ока Ра нет даже намека на спасение. Чувствуется: еще минут 10—15 и на плечах появятся первые волдыри.
Чудовищно хочется пить. Сухой, жесткий как наждак язык распух во рту, прилип к давно высохшим нёбу, щекам. Он не может даже сглотнуть, настольно сухо в горле. Некоторой частью подсознания, он понимает, что это морок, бред, но страдания от этого не угасают, наоборот, разгораются все ярче. Какое-то наитие подсказывает, что все более чем серьезно, что пылающие лучи и муки жажды, несмотря на их ложную реальность, могут погубить его в действительности, причем, далеко не самым приятным способом.
Время ползет мучительно неспешно, убивая надежду с каждой секундой.
И вдруг…
Вдали, из-за бархана показывается тонкая, похожая на четки, цепочка каравана. Верблюды тоже белые, черт бы их драл.
Он пытается крикнуть, но обезвоженные органы артикуляции совершенно не способны издавать звуки. Он вяло машет ослабевшими руками, делает шаг в сторону спасения и, неловко споткнувшись, падает лицом вниз. Тонкая кварцевая крошка облепляет лицо, брови, проникает в нос, между и без того сухих, растрескавшихся губ. Только глаза, удивительным образом, остаются чистыми.
О, счастье! Его заметили. Караван приближается.
Медленно, слишком медленно
Последние силы покидают тело. Сейчас он не способен даже ступить навстречу предполагаемым спасителям. Остается только ждать.
Кожа уже обгорела настолько, что не чувствует боли, только мерзкий легкий запах обугленного белка.
Как это бывает во сне, происходит легкая метаморфоза, и внушительная цепочка верблюдов исчезает, остается всего одно животное, которое уже (о, счастье!) стоит перед ним.
Верхом на бактриане, между парой увесистых вьюков, восседает Она – та самая, чье тело не пожелало оставаться мертвым. Ее израненная плоть почти целиком скрыта под белоснежным балахоном бедуинов. Открыта лишь часть лица. Глаза на этот раз смотрят спокойно, удовлетворенно, будто их хозяйка уверена – все идет по плану.
Она открывает уста, и он впервые слышит ее голос. Это совсем не то, чего можно ожидать. До его ушей доносится глубокий мужской бас. Звук негромкий, почти шепот, но в нем слышится такая чудовищная, вселенская сила, будто с ним говорят сами небеса:
– Приветствую тебя, личинка Избранного.
Он силится, но не может ответить
Верблюд неуклюже ложится. Собеседница грациозно сползает с него и делает шаг навстречу:
– Жизнь