кожаные, а у воеводы колонтарь – кольчуга пластинчатая.
У вятичей и пермяков мешки за плечами, а в них по паре лаптей новых. Ратники посмеивались:
– За дорогу истопчем!
О своём вооружении, дедовских копьях и дубинах-шестопёрах, говорили серьёзно:
– Мы ребята вятские, хватские.
Что ни день, бывал на Ходынском поле и главный воевода Даниил Холмский, боярин строгий, однако сбором рати довольный. Считал, к концу лета полки будут готовы к походу.
Приезжал и Иван Третий. Молча объезжал он Ходынское поле, с высоты коня смотрел, какое воинство поведёт на Новгород, хмыкал, и молодой князь Иван не мог понять, доволен отец или нет.
А государь не спешил, «повременим» говорил. Всё ждал, что одумаются новгородцы, с повинной явятся. Князь Иван высказал опасение, не запросили бы новгородцы подмоги у Литвы, не призвали бы князя Казимира: слишком крепкая боярская партия в Новгороде. Об этом ли не знать ему, дважды побывавшему в Новгороде.
В думной палате в мерцании восковых свечей, горящих в медных поставцах, государь Иван Васильевич с сыном, великим князем Иваном Молодым, совет держали. Иван Васильевич восседал в кресле из чёрного дерева, отделанном дорогими каменьями и золотом. Молодой великий князь Иван сидел чуть ниже отца в кресле из красного дерева, золотом окантованном. Третье, такое же, по правую руку от государя – для митрополита.
Иван Васильевич, закончив совещаться с сыном, барабанил костяшками пальцев по подлокотнику. Он думал сейчас о том, что в этом кресле сидели его отец и дед, великие князья московские. А вдоль стен на скамьях рассаживались бояре, совет с великим князем держали.
В последние годы жизни отец, Василий Тёмный, редко созывал их, больше с сыном Иваном любил думать.
Государь усмехнулся. Вот и он ныне с сыном Иваном советы держит.
Отец, Василий Тёмный, не очень верил в боярский разум. Некоторых бояр он, Иван Васильевич, любит и к слову их прислушивается, а кого и не признает. Сколько раз наблюдал: сидят в палате на скамьях, кои дремлют, носы в высокие воротники воткнув, а кои от скуки рты кривят в зевоте. А то выпалит иной какую глупость и пучит глаза: вот-де и он совет подал…
Перестав постукивать костяшками пальцев по подлокотнику, государь внимательно посмотрел на сына. Подумал, не в мать обличьем. Только бы не в тверскую породу, кровь-то тверичей не к Москве тянет, к удельщине. Все норовят себя выше Москвы поставить… Спросил:
– Ты, великий князь Иван, как мыслишь: посмеют ли новгородцы противиться, когда мы на них войной пойдём?
– Боярство новгородское, государь, против Москвы стоять намерено, и его одним разом не сломить. И люд новгородский бояре смущают: Новгород-де город вольный, а Москва неволить их будет. Новгород сломим, когда их вечевого колокола лишим и заводчиков в ссылку ушлём.
– Гм! Однако мы их сломим, а ежели они перед Казимиром на колени встанут, так мы и на Литву управу найдём…
В думную начали сходиться бояре Хрипун-Ряполовский, Стрига-Оболенский, Даниил Шеня, Нагой,