всеми новгородцами, то и не случилось бы такого позора на Шелони.
Поднялась, метнув на архиепископа злой взгляд, и покинула палату.
Нависла гнетущая тишина. Не стыдясь слез, заплакал боярин Никулич. Опустил голову Феофил. Но вот поднялся Иван Лукинич.
– Владыка, в беде Великий Новгород. Ещё николи не испытывали такого позора новгородцы. Отвернулись от нас наши великие предки, творившие подвиги. Ты, владыка, саном облечён, и тебе щитом Новгороду стать надобно. Не могут новгородцы сегодня Москве противостоять. Поклонимся государю московскому.
Вставали члены Совета господ, одни тихо, другие громко повторяли:
– Поклонимся!
– И тебе, Иван Лукинич, вместе с владыкой переговоры с Москвой вести.
Глава 11
Там, где прошли московские полки, обезлюдела земля Новгородская. Кто смертью пал на поле ратном, кого в полон угнали, а какие, словно от ордынцев, по глухим лесам укрылись.
В запустении Руса и Яжелбицы, куда Иван Третий велел привезти молодого Борецкого. Везли воеводу, видел он разруху и безлюдье, и не страх его одолевал, а гнев. Поэтому, когда встал он перед государем московским, не было у него боязни. Только веко одно нервно подёргивалось.
В просторном великокняжеском шатре увидел Борецкий Ивана Третьего. Тот стоял на пёстром ковре и пристально разглядывал Дмитрия.
Борецкий слегка поклонился и остался стоять у входа. Иван сам подошёл к нему, сурово спросил:
– Ты, боярин Борецкий, был вторым воеводой в Шелонской битве?
– Я, великий князь, – с достоинством ответил Дмитрий.
Борецкий впервые видел перед собой московского князя. Был он не выше Дмитрия, с тяжёлым крупным носом и чуть нависшими бровями, небольшой бородой, слабо тронутой сединой. Было в ту пору московскому князю немногим больше тридцати. У Борецкого мелькнула мысль, что Иван Третий старше его лет на десять…
А государь московский, насупившись, надвигался на него.
– Почему ты не именуешь меня государем, как величают меня московские бояре?
Дмитрий отшатнулся: взгляд князя Московского был ужасен. Борецкий ответил с достоинством:
– Может, ты для них и государь, но для меня, боярина новгородского, князь Иван. И да будет тебе известно, в нашем вольном городе нет великих князей. Мы их и призывали, мы их и изгоняли за ненадобностью.
Побагровел Иван Третий, ладони в кулаки сжал.
– Дерзко говоришь, воевода. Таким от меня помилования не жди.
Но Борецкий оставался недвижим.
– Говорят, вы, Борецкие, главные супротивники власти великих князей московских? От вас всё неповиновение исходит?
– Это так, князь Иван. Новгород Великий Суду господ подвластен, а не московским великим князьям.
– А грамота договорная не от вас ли, Борецких, к королю польскому и великому князю литовскому исходила?
– Истину сказываешь, князь Московский, я эту грамоту договорную Казимиру возил. И мать моя меня на то благословила. Однако