силу и половозрелый сокол называется соколятниками «в мытех». Значение этого слова окончательно не выяснено. «Мить» – означало линьку. Сокол в момент линьки слабеет, теряет свою силу, сидит, нахохлившись. Из контекста ясно, что речь идет о соколе, наоборот, в полной мощи, перелинявшем.
Такой сокол защищает свое гнездо от всех врагов, отгоняя всех пролетающих птиц около гнезда, не исключая и орлов, нападает он и на человека, подбирающего к гнезду (что известно нам по личному опыту).
И здесь сравнение очень метко, и удачно: великий князь Святослав со своими серебряными сединами сравнивается с зрелым соколом, который «не даст своего гнезда в обиду». «Гнездо» – это его любимые «сыновчя» – Игорь и Всеволод, его двоюродные братья, но значительно моложе его.
Святослав, готовясь стать на защиту их, к новому походу, и обращается к другим князьям со «златым словом».
Этот образ совершенно оригинален и неповторим, и уж, конечно, не мог он родиться в головах тех кандидатов в «фальсификаторы», которых перечисляет проф. Мазон, – все эти кандидаты ничего не смыслили в соколах и соколиной охоте, – ведь это был конец XVIII века! А соколиная охота в сущности умерла с царем Алексеем Михайловичем.
Не менее удачным является в руках певца и избитый образ лебедя (вернее, лебеди, ибо лебедь в древности был женского рода: «лебедь белая» и т. д.) (24, 33, 127, 295, 706). Пальцы Бояна сравниваются с десятью соколами, струны – со стадом лебедей. Сокол, настигающий лебедя и бьющий его, заставляет его петь («лебединая песня»), – сравнение очень живо и картинно.
Вот Игорь вступил с войском в землю Половецкую, – «половци неротовами дарогы побегоша к Дону великому, крычать телегы полуночи, рци, лебеди розпужени»…
Перед наступающими русскими половцы в ужасе бегут в разные стороны непроторенными дорогами, т. е. по бездорожью; скрип их телег в полночи, словно крики испуганных лебедей.
Тот, кто слышал крик испуганной стаи лебедей, поймет, какой яркий образ дан певцом, как схвачено сходство скрипа телег с скрипом лебедей. Не раз, подкрадываясь к лебедям и зная отлично их крик, мы в первое мгновение, слыша неожиданно крик, схватывали себя на мысли: «откуда здесь телеги», – так велико было сходство.
Такой образ (телеги скрипят точно лебеди) мог возникнуть только в голове человека, для которого природа – раскрытая книга. И уж, конечно, не поймет этот образ ни проф. Мазон, ни комментатор А. Югов, считающий, что кричат «раздираемые, терзаемые лебеди» (кем раздираемые? почему терзаемые? где, по какому поводу?). И уж если говорить о терзании, то терзается терпение читателей, вынужденных читать нелепицы.
Не менее картинно и плескание широкими лебедиными крыльями (295); к сожалению, понять это место исчерпывающим образом мы не можем, ибо оно, по-видимому, несколько испорчено при переписывании.
Наконец, точно и реалистично, что Игорь во время бегства, которое происходило долиной Донца, кормился лебедями и гусями (706), – эта птицы, ныне почти исчезнувшие на гнездовании на Украине (на пролетах обычные, еще в прошлом